[烛光生存狂]-顾问

发表主题： 429
发表回复： 440
网站暂行积分： 1967

【人类幸存者】

Вместо предисловия

Сегодня неожиданно меня посетили дорогие гости — бывшие однополчане. С ними пройдено немало фронтовых дорог, изведано много горя и радости, пока не была добыта победа весной сорок пятого. И так сложилось, что расстались мы сразу после войны, а встретились лишь сейчас, три десятилетия спустя. Постарели, поседели, но взволновало и обрадовало другое: сохранили мои побратимы, как и раньше, в молодости, горячие сердца, острый, живой интерес ко всему происходящему на земле.

О чем мы только не говорили в тот вечер, куда не забросили нас воспоминания! Когда же друзья узнали о моем трехлетнем пребывании в Китае, один за другим посыпались вопросы: что там видел? какие чувства остались в душе? Ведь советские люди надеются на улучшение наших отношений с Китаем, ждут перемен и верят в их неизбежность.

— Мы знаем, — говорили они, — что победа народной революции в Китае явилась историческим завоеванием трудящихся, закономерным итогом их самоотверженной борьбы за свое национальное и социальное освобождение, крупным событием в развитии Китая и мирового революционного процесса.

Ушли гости, и я невольно потянулся к папке, давно прозванной «китайской». В ней множество разных вырезок, конспектов прочитанной литературы, статистических справок, личных раздумий, поверенных бумаге, фотографий, — и все о Китае, о его истории, культуре, общественном устройстве, армии, о том, что происходит в нем сейчас. Китай для меня, как и для всех советских людей, понятие не отвлеченное; в его недавнем прошлом, освещенном истинным прогрессом и революционным созиданием, оставлен добрый след и мною лично, и моими [4] соотечественниками, направившимися в далекий и близкий Китай по зову сердца, по приказу интернационального долга.

Раскрыл я «китайскую» папку, и тотчас же в памяти ожили события тех лет, встречи, образы людей, сохраненные на всю жизнь. И я подумал: а что, если восстановить пережитое — для детей своих, для однополчан, ставших близкими мне после стольких фронтовых испытаний, для всех советских людей?

История советско-китайских отношений показывает, что коренные и долговременные интересы народов двух стран совпадают. Советский народ всегда оказывал всестороннюю и широкую поддержку китайскому народу в его длительной освободительной борьбе, развивавшейся под влиянием Великой Октябрьской социалистической революции, а также в социалистическом строительстве.

Хотелось, чтобы эти страницы воспоминаний советского военного советника послужили общей цели — восстановлению добрососедских отношений и сотрудничества с КНР, за что неизменно выступают и наша партия и весь наш народ.

После выхода в свет первого издания моей книги «Три года в Пекине» я получил очень много теплых писем от читателей. От всей души хочется выразить им [5] самую сердечную благодарность. Они встретили мою книгу доброжелательно, заинтересованно, с готовностью помочь в дальнейшей работе над ней. Очень многие из них, побывавшие в разное время в Китае, поделились со мной ценными воспоминаниями и наблюдениями о событиях тех лет и встречах с людьми, прислали китайские газеты и журналы, запечатлевшие наше братское сотрудничество с трудовым китайским народом, его глубокую признательность Стране Советов, протянувшей ему в трудный час руку пролетарской солидарности, руку помощи и дружбы.

Письма читателей позволили мне подготовить второе издание книги, дополнить ее новыми деталями и иллюстрациями.

В письмах читателей — рабочих и воинов Советской Армии, студентов и хлеборобов, инженеров и ученых выражается горячее одобрение позиции нашей партии, нашего правительства, всеми силами стремящихся к восстановлению, к налаживанию советско-китайских отношений.

Советские люди, неизменно сохраняющие глубокое уважение к китайскому народу, убеждены, что не существует объективных причин для отчуждения, а тем более противоборства народов наших двух стран. Только в союзе с Советским Союзом и другими странами социализма, со всем коммунистическим движением может быть достигнуто национальное возрождение Китая, обеспечено его социалистическое развитие.

Пользуясь возможностью, выражаю искреннюю признательность товарищам, оказавшим мне помощь в работе над книгой, особенно М. Л. Титаренко, А. А. Сгибневу, В. В. Лопатову, Н. Н. Трубочкину и Н. Е. Терещенко.

发表主题： 429
发表回复： 440
网站暂行积分： 1967

【人类幸存者】

特别提示：本帖子在 2025-11-24 22:26:19 由用户 412886049 编辑过

Глава первая. Неожиданное назначение

Утро 25 октября 1950 года в Риге выдалось самым обычным. Шел мелкий, незаметный дождь, какие здесь нередки. Холодный пронизывающий ветер гнал с моря волны по Даугаве — навстречу ее течению. Нежаркое прибалтийское лето давно уже осталось позади. И природа, и люди готовились к зиме. В моей жизни тоже все шло своим чередом, не предвещая никаких перемен.

В 9 часов утра я, как всегда, был на службе. Неожиданно зазвонил телефон. Адъютант командующего войсками округа передал, что меня вызывает генерал армии И. X. Баграмян. Непосредственные мои начальники — генералы В. Р. Вашкевич и Н. Г. Цыганов как раз в это время уехали в отпуск, так что у командующего мне приходилось бывать часто, но столь ранний вызов настораживал. Я захватил подготовленные накануне оперативные документы и поспешил на доклад.

Командующий, обычно неторопливый в разговоре, встретил меня быстрым вопросом:

— Товарищ Семенов, кто вас хорошо знает в Москве?

Я был несколько озадачен и ответил, что не понимаю, о чем идет речь.

— Только что получена телеграмма, — продолжал генерал армии, — в которой предлагается откомандировать вас в Москву, а мы намечали в ближайшее время повысить вас в должности в нашем округе. Если согласны, я позвоню в Главное управление кадров и попрошу, чтобы вас оставили здесь.

Поблагодарив Ивана Христофоровича за доверие и заботу, я отправился работать, надеясь на благополучный исход переговоров. [7]

Через два часа меня снова вызвали к командующему.

— Ничего не получается, — сказал он с явным огорчением, — вас посылают для выполнения ответственного задания, придется ехать! О семье не беспокойтесь, мы всегда поможем.

Честно признаться, мне жаль было расставаться со службой. Не прошло и года, как я после окончания Академии Генерального штаба прибыл с семьей в Ригу на новое место службы. Работа понравилась, ушел в нее с головой. Вокруг были умные, энергичные люди, многие с фронтовым опытом. Постепенно наладился и быт. Сначала мою семью разместили в небольшой кэчевской гостинице. Недавно же, всего месяц назад, нам предоставили хорошую квартиру. И вот теперь надо было срочно собираться в дорогу. Я позвонил жене и попросил ее подготовить мой походный чемодан, а сам не теряя времени занялся сдачей документов, числившихся за мной. К тому же до отъезда надо было решить ряд вопросов.

Конечно, сборы мои, как и у всякого военного человека, были недолги. Я понимал, что предстоит важное задание и ехать необходимо, но расставаться с женой и детьми было трудно. Маленькая Наташа, которой было четыре годика, все время спрашивала: «Папа, зачем ты уезжаешь от нас?» Чтобы немного отдалить момент разлуки, решили, что жена проводит меня до Москвы. С детьми оставалась мать жены, вызванная срочно из Днепропетровска.

Самолет наш приземлился во Внукове в субботу 30 октября. День близился к концу, надо было спешить. Я позвонил по телефону в нужное мне управление. Вскоре со мной уже разговаривал подполковник Мягков. Жаль, что не запомнил его имени и отчества. Он очень внимательно, по-дружески отнесся ко мне. От него-то я узнал о том, что меня командируют в Китай на должность советника при начальнике штаба округа. Мягков понимал, конечно, мое волнение, поэтому постарался помочь всевозможными советами, чтобы в быстротечных сборах ничего не забыть и не упустить.

Следующий день был выходным. Мы остановились с женой у своих друзей и, по существу, все воскресенье потратили на составление и переписывание в нескольких экземплярах различных документов. Предполагалось, что [8] со временем вопрос о поездке жен советников в Китай будет решен положительно, и поэтому рекомендовалось документы подготовить заблаговременно и оставить здесь, в Москве.

1 ноября вечером нас, советников, пригласили на беседу к генерал-лейтенанту М. И. Дратвину, который занимался нашим отправлением. Разговор был недолгий, но сердечный, как и везде, где нас принимали. Все подчеркивали одно — наиболее важное: «Вы едете в братскую страну. Не жалейте ни сил, ни знаний, чтобы по-настоящему помочь китайским товарищам в создании регулярной армии». Михаил Иванович рассказывал нам о Китае, где провел много лет, знал страну и народ. Можно догадаться, с каким огромным вниманием мы слушали его, как старались уточнить малейшие детали своих новых и нелегких обязанностей. Запомнилась мне еще и встреча в Центральном комитете КПСС. Меня принял один из ответственных работников аппарата, М. Т. Матвеев, с которым мы оказались знакомыми по минувшей войне. В период Великолукской операции Максим Тимофеевич работал в политическом отделе 3-й ударной армии, а я — в оперативном. И конечно, мы не удержались, чтобы не вспомнить наших общих фронтовых друзей и пережитое. Провожая, он пожелал мне успешно справиться с предстоящим заданием, и мы тепло распрощались.

Наконец все приготовления закончились, приблизился день отъезда. Провожали меня жена Лида, брат Владимир, приехавший из Тулы, и близкий товарищ Иван Порфирьевич Корявко с женой. После дружеского ужина отправились на Ярославский вокзал. Поезд Москва — Отпор (ныне — Забайкальск) уже подан. Последние рукопожатия, поцелуи, прощальные слова.

И вот уже бегут пристанционные фонари. Остаются в темноте окраинные здания. В моей беспокойной военной [9] жизни начинается еще один далекий путь — путь на Восток, где мне еще не доводилось бывать. Со мною в купе ехал только один пассажир. Его никто не провожал, Ведет себя сдержанно, одет в штатское. Все обстоятельства наводят на мысль, что мы, вероятно, не случайные попутчики. Не торопясь, слово за слово, знакомимся. Оказывается, он — полковник К. М. Аносов, политработник, и тоже едет в Китай. Семья осталась в Минске, где Константин Максимович работал начальником политотдела штаба округа. Я тоже рассказываю о себе, но больше слушаю. Уж очень интересная предстает передо мной биография человека, которому Советская власть открыла трудную и счастливую дорогу. Родился Константин Максимович Аносов в 1902 г. в Пензе в семье железнодорожника. Ему исполнилось всего восемь лет, когда трагически погиб отец. На руках у матери осталось пятеро детей, пришлось с детства зарабатывать на хлеб, помогать близким.

В тот день, когда умер В. И. Ленин, рабочий Константин Аносов вступил в Коммунистическую партию. В апреле того же года по рекомендации рабочего коллектива и заводской партячейки он пошел в Красную Армию. Долгое время служил в пограничных войсках, позднее — уже в Великую Отечественную войну — был комиссаром полка, начальником политотдела дивизии. Награжден орденом Ленина, тремя орденами Красного Знамени — всего двадцатью наградами. Вот такой заслуженный человек ехал в Китай, чтобы передавать братскому народу свои знания и опыт. С первых минут нашего знакомства я проникся к нему доверием, я был убежден, что Константин Максимович будет в длительном путешествии не только интересным собеседником, но и добрым товарищем.

А дорога наша длинная. Она пролегала через города Киров, Свердловск, Новосибирск, Иркутск и далее через Читу до железнодорожной станции на советско-китайской границе. Общая протяженность этого пути — 6666 километров. Если верить расписанию, наш поезд, делая в сутки в среднем чуть более 800 километров, преодолеет его за восемь дней и ночей. Нечего и говорить, что дорога не близкая, а для меня к тому же и совершенно незнакомая. Тем больший интерес представляет эта поездка. [10]

Вспоминаю, как на фронте в часы затишья вели мы беседы о родных местах, где росли, учились, шагнули в большую жизнь, с трепетом слушали рассказы друзей о городах и селах, в которых не довелось побывать, — и все это, словно свидание с домом, вливало силы, поднимало настроение, звало на подвиг. Многие из однополчан, пригревшись на привале, высказывали затаенное желание поездить после войны по всей стране, посмотреть.

И вот эта мечта неожиданно сбылась. Единственное, о чем печалимся с К. М. Аносовым, что мало книг прихватили с собой. Но мы стараемся исправить этот недостаток: на каждой большой остановке запасаемся местными газетами, путеводителями, справочниками и другой литературой.

Первые два дня пути проходят быстро и незаметно, мы еще не совсем свыклись со своим новым положением и по инерции живем недавними событиями. В голову невольно приходят мысли об оставленной работе, о товарищах-сослуживцах и, конечно, о семье. Подолгу стою у окна вагона, мимо которого проносятся бескрайние леса и сравнительно небольшие поля Предуралья, деревни и станции, различные заводы и города. Все это поставлено на древней русской земле добротно, с той могучей народной щедростью, от которой веет и державной силой, и неистребимой мастеровой талантливостью.

И как будто в унисон моим раздумьям поездное радио доносит из Москвы литые и душевные строки поэта Василия Федорова о Родине и Руси, строки, которые помню наизусть:

Свои моря глубокие,

Пруды светлей стекла,

Предо мной широкие

Ты реки пролила.

А в пору ту рассветную,

Чтоб радость сердце жгла,

Любовью первоцветною

Меня не обошла.

И в пору гроз губительных,

Грозивших жизни всей,

Ты мне дала решительных,

Испытанных друзей. [11]

Поезд мчится, рассекая пространство. Стремительно расходятся за окнами леса и поля. И я вслед за диктором шепчу:

Ты мне сама наградою,

Ты радость мне и грусть,

И верою и правдою

Служу тебе я, Русь!

Урал встретил нас легким морозцем и недавно выпавшим первым снегом. Вообще климат здесь, как рассказал мне один из пассажиров-уральцев, устойчивый и достаточно холодный. Объясняется это тем, что Уральские горы, возвышаясь над прилегающими равнинами, находятся под постоянным воздействием Сибири с ее суровыми циклонами.

Горы сплошь покрыты густыми лесами. Западные склоны заметно темнее, с прозеленью, — это хвойные леса: ель, пихта и кедр сибирский. Порой непроходимые чащи тянутся, подступая к железной дороге, на десятки километров. На восточных, более сухих склонах картина иная — там растут в основном поджарые горные сосны, устремленные в небо острыми, разреженными кронами. А там, где горы расступаются, где поселки и города потеснили леса, будто к облакам тянутся заводские трубы. Урал является крупнейшим районом горнорудной, металлургической, машиностроительной и химической промышленности. В основе его развития лежит использование собственных сырьевых ресурсов, хотя немаловажное значение имеет и уголь из Кузнецка и Караганды. К горной, промышленной части Урала примыкают и обширные равнинные территории Предуралья и Зауралья, служащие ему необходимым сельскохозяйственным дополнением.

— Урал — боец, Урал — труженик, — произнес мой попутчик. Я тоже вспомнил эту крылатую фразу, рожденную среди фронтовиков. Никогда не забудется в летописи Победы та огромная и решающая роль, которую сыграл Урал в качестве основного арсенала страны.

Центром промышленного Урала, читаем в справочнике, купленном на одной из станций, является Средний Урал. Он занимает всю горную и предгорную часть Свердловской и Пермской областей. Столицей этого края народ назвал Свердловск. И это по праву. На Урале нет [12] города, который сравнился бы со Свердловском по численности населения, разнообразию промышленности и культурному значению, по тому благотворному влиянию, оказываемому на всю здешнюю жизнь.

В начале 30-х годов служил в Свердловске мой хороший товарищ Николай Ситников. Он был отличным радистом: рота, которой командовал Николай, всегда слыла передовой. Родился Ситников в Саранске, но всегда с увлечением рассказывал историю Урала, его революционное прошлое, его кипучую сегодняшнюю жизнь. Видимо, строгая военная служба привязала лейтенанта Ситникова к этому суровому краю. От него-то и узнал я в ту далекую пору, что город был основан в 1723 году видным государственным деятелем, историком и географом В. Н. Татищевым. В честь жены Петра I Екатерины его назвали Екатеринбургом. К тому времени на Среднем Урале уже действовало около десяти железорудных и медеплавильных заводов. Через 200 лет, в 1924 году город был переименован в память выдающегося деятеля Коммунистической партии и Советского государства Я. М. Свердлова, который в 1905—1906 годах возглавлял здесь большевистскую организацию.

За Уральским хребтом началась Западная Сибирь, тоже незнакомая нам. Огромная и неохватная глазом территория. На ней свободно разместились Курганская, Тюменская, Омская, Новосибирская, Кемеровская, Томская области, а также Алтайский край.

Даже по тому, что видишь сам, о чем знал раньше, чувствуешь, что эта часть Сибири является наиболее обжитой. Ее освоению и развитию в значительной степени способствовала постройка в конце прошлого века Великого Сибирского пути. Строительство его велось одновременно от Челябинска и Владивостока, как бы навстречу друг другу. Уже в то время дорога вызвала настоящий переворот в экономике Сибири и ускорила заселение районов, тяготевших к ней.

Невиданную жизнь вдохнула в Сибирь Советская власть. В годы пятилеток здесь шло бурное развитие таких отраслей промышленности, как добыча угля, коксохимия, производство черных и цветных металлов, машиностроение. Именно тогда появился металлургический гигант в Новокузнецке. И хотя о тюменской нефти тогда еще ничего не было слышно, Сибирь все равно считалась [13] богатейшей кладовой всего, что развивало и укрепляло наше могущество. Невольно приходят на память глубоко взволнованные пророческие слова Михаила Васильевича Ломоносова, убежденного, что богатства России будут преумножаться Сибирью.

И вспомнилось другое. Александр Николаевич Радищев, сосланный на каторгу в Сибирь, горячо восклицал: «Как богата Сибирь своими природными дарами! Какой это могучий край! Как только она будет заселена — ей предстоит сыграть великую роль в летописях мира!»

Однако путь наш продолжался. На исходе третьих суток приближаемся к Омску, расположенному на красавце Иртыше. В Омске выходим с Константином Максимовичем Аносовым погулять на перрон. Прохладно. Приближение зимы чувствуется во всем. Особенно мерзнет голова. Конечно, шляпа, купленная в Москве, не для Сибири, в ней долго не погуляешь. И потому поспешно устремляемся в теплый вагон.

Как и раньше, дружно раскрываем дорожный справочник и пополняем свои «сибирские» знания. Книжные рассказы, естественно, бледнее того, что возникает перед глазами. Мне особенно понравился Иртыш: от берега до берега — такая даль, и в самом деле не каждая птица перелетит; волны крутые, с седоватыми барашками; цвет стальной, леденящий.

Ночью после Омска проезжаем знаменитые Барабинские степи, занимающие все междуречье Иртыша и Оби. Даже из школьных учебников известно, что плодородные почвы создают здесь благоприятные условия для ведения крупного механизированного сельского хозяйства. Основной культурой, выращиваемой в Барабе, является яровая пшеница. Значительные площади занимает она и в степях Алтайского края. По своему качеству она справедливо считается одной из лучших в мире. Кстати, Сибирь издавна славится и как крупнейший производитель сливочного масла. В барабинских степях имеются просторнейшие пастбища и сочные травы.

5 ноября во второй половине дня наш курьерский поезд сделал остановку в Новосибирске, привольно раскинувшемся преимущественно на правом берегу Оби. По величине и значению он считается основным промышленным и культурным центром Западной Сибири. И не только этим дорог и близок Новосибирск любому из нас. С новосибирского [14] перрона грузились в торопливые фронтовые эшелоны легендарные дивизии, любовно прозванные в войну «сибирскими». Стойкие в обороне, стремительные в наступлении, они наводили на гитлеровцев ужас. Мы смотрим на открытку, купленную на вокзале: просторная площадь, на ней бронзовый бюст отважного летчика трижды Героя Советского Союза А. И. Покрышкина.

Кстати, в Новосибирске живет и трудится мой фронтовой товарищ — бывший начальник топографической службы 3-й ударной армии инженер-майор запаса Афанасий Ильич Агроскин. Вместе с ним мы участвовали в штурме Берлина. Он своевременно обеспечивал штабы и части необходимыми топографическими картами.

После войны Агроскин вернулся в Новосибирск и снова посвятил себя любимой работе — подготовке квалифицированных специалистов в картографическом институте. Позднее ему доверили кафедру и присвоили ученое звание профессора.

В разговорах о Новосибирске, о его суровой и притягательной красоте не заметили, как проскочили станцию Тайга, на которую хотели взглянуть. Удалось лишь увидеть, что никакой тайги здесь нет, — осталось одно название. Вместе с тем нас порадовало, что, миновав станцию Тайга, мы проехали половину нашего пути по советской земле.

Не помню кто из провожавших сказал мне, исходя из своего опыта, что первую половину дороги будешь думать о доме, о работе, которую оставил, а уж потом безо всякого спроса мысли переключаются на будущее: как там, на новом месте, сложатся жизнь и служба, удастся ли сполна оправдать надежды, возложенные командованием?

И действительно, Китай был еще далеко, а Рига как будто рядом. Закрою глаза и ясно вижу ее улицы, старинные постройки, своих товарищей, с которыми успел сработаться и сдружиться. Надо сказать, аппарат штаба округа, куда меня назначили в начале 1950 года после окончания академии Генерального штаба, отличался высокой подготовкой и слаженностью. И тут главная заслуга принадлежала выдающемуся военачальнику — генералу армии, впоследствии Маршалу Советского Союза Ивану Христофоровичу Баграмяну.

Штаб Прибалтийского округа возглавлял в ту пору опытный, требовательный и пунктуальный генерал-лейтенант [15] В. Р. Вашкевич, которого в отделах и службах даже кое-кто побаивался. Моим непосредственным начальником являлся Герой Советского Союза генерал-майор Н. Г. Цыганов. Ровный в обращении с людьми и хорошо знавший свое дело, Николай Георгиевич пользовался в штабе всеобщим уважением. Начальником одного из управлений оказался мой фронтовой товарищ. В округе нам нередко приходилось совместно выполнять различные задания, и мы всегда находили время, чтобы вспомнить о боевых днях.

Штабы артиллерии, бронетанковых и инженерных войск, а также штаб тыла, входившие в состав всего управления округа, возглавлялись опытными начальниками, прошедшими нелегкий боевой путь в годы Великой Отечественной войны. По роду службы мне постоянно приходилось действовать в контакте с ними. И я понимал, как важно быстро войти в жизнь коллектива всего штаба.

Все начальники и офицеры управления округа отнеслись тогда ко мне более чем доброжелательно. Благодаря этому я не ощутил значительной разницы между новой службой и той, которую выполнял в войсках до поступления в академию.

Сейчас под стук колес вспоминался мне сам приезд из академии в округ. В штабе полным ходом шла подготовка к проведению сборов руководящего состава всего округа. Согласно плану на сборах намечалось вначале прочитать несколько лекций по теории фронтовой операции, а затем провести фронтовую военную игру на картах. Разработкой этой игры под руководством генерала Вашкевича занимался опытный офицер, полковник М. В. Балакирский.

— Товарищ генерал, прибыл в ваше распоряжение, — доложился я начальнику штаба. Вашкевич был сильно занят, но тут же отложил все документы и начал беседу. Он поинтересовался моей прежней службой, семьей, настроением и затем сказал, что в предстоящей игре мне придется исполнять обязанности начальника штаба руководства.

— Ничего, ничего, не робейте! — ободрил генерал Вашкевич, пожимая мне руку и желая успеха. Так с ходу я включился в дела штаба.

Роль командующего фронтом в игре исполнял генерал-лейтенант А. И. Гастилович — заместитель командующего войсками округа. Начальником штаба фронта выступал [16] генерал Н. Г. Цыганов. И тот и другой отличались высокой оперативной подготовкой и большим боевым опытом.

Масштабы моей новой службы были несравнимо шире. Здесь мыслили иными категориями, смотрели дальше и глубже. И хотя в характере моих обязанностей прежде и теперь было много общего, все же немало приходилось осваивать заново.

Поезд все дальше уходил на восток. Одни мысли сменялись другими. Невольно на память пришел день 15 февраля 1950 г. Я сидел в своем рабочем кабинете и впервые читал опубликованное в газетах советско-китайское коммюнике о подписании в Москве Договора о дружбе, союзе и взаимной помощи между Советским Союзом и КНР и Соглашения о Китайской Чанчуньской железной дороге, Порт-Артуре и Дальнем, в силу которых дорога передавалась в полную собственность Китайской Народной Республики, а советские войска выводились из Порт-Артура и Дальнего. Одновременно было подписано и соглашение о предоставлении правительством Советского Союза правительству КНР долгосрочного экономического кредита для оплаты поставок промышленного и железнодорожного оборудования из СССР.

Договор о дружбе, союзе и взаимной помощи был проникнут искренним стремлением советского и китайского народов оказывать друг другу взаимную помощь, содействовать экономическому и культурному развитию обеих стран, дальнейшему укреплению и расширению дружбы между ними. Он предусматривал развитие дружественных связей между Советским Союзом и Китайской Народной Республикой в соответствии с принципами равноправия, взаимных интересов, взаимного уважения, территориальной целостности и невмешательства в дела другой стороны.

Читая эти документы, я и не подозревал тогда, что именно мне в числе тысяч советских граждан доведется непосредственно участвовать в реализации указанных в них обязательств. Пройдет еще немного времени, и на улицах городов и сел обеих стран будет раздаваться музыка новой популярной песни «Москва — Пекин», написанная советским композитором В. Мурадели.

Однако в те дни я был далек от китайских дел и жил только интересами Прибалтийского округа. В первой половине марта 1950 г. мы проводили районное командно-штабное [17] учение. Им руководил заместитель командующего войсками округа генерал-лейтенант А. И. Гастилович, уехавший туда заранее с двумя офицерами на автомашине. Офицеры штаба округа, составлявшие небольшой аппарат для проведения учения, в их числе и я, как начальник штаба руководства игрой, отправились по железной дороге в небольшом эшелоне товарных вагонов и платформ. Вместе с нами в том же эшелоне ехали связисты, подразделения обслуживания, — везли автотранспорт и штабное оборудование.

Ночью совершенно неожиданно повалил обильный снег. Только на другой день к вечеру мы прибыли в район, указанный планом. После разгрузки эшелона нам еще предстояло преодолеть некоторое расстояние по дорогам, занесенным снегом. Автомашины тронулись в путь, но отдельные водители из молодых потеряли ориентировку, застряли с техникой в снегу и заболоченных низинах. Дружными усилиями мы помогали им. К счастью, вся эта одиссея закончилась благополучно. К утру штаб руководства полностью сосредоточился в заданном месте. Была развернута связь, и начались учения.

Разбор учения проводил А. И. Гастилович. Мне не приходилось с ним встречаться раньше, и поэтому я не знал его требований. Сдержанный на слова и всегда серьезный, Антон Иосифович прекрасно знал методику обучения командиров, войск и штабов. Из опыта этого учения я многое перенял на будущее, чтобы при любых условиях, при любой нагрузке не допускать ни малейших промахов.

Ни я, ни генерал Гастилович не предполагали тогда, что вскоре снова встретимся в одном лесу, в одной палатке. Мы проводили командно-штабное учение стрелковой бригады по теме «Наступление с форсированием водной преграды». До района назначения и на этот раз ехали эшелоном. Несмотря на летнее время, напряжение было не меньшим, чем зимой. У нас в округе не признавали «облегченности», всегда старались дать почувствовать личному составу настоящие тяготы боя полной мерой.

Своеобразной наградой группе участников предстоящих учений было посещение пушкинских мест. С огромным интересом и душевным волнением обходили мы Михайловское, Тригорское. Дольше всего задерживаемся в доме-музее Пушкина и у домика няни. Проходим не спеша [18] по аллее Керн. В ушах звучат слова и мелодия замечательного романса Глинки «Я помню чудное мгновенье».

На месте Тригорского ничего не сохранилось. Лишь на огромной поляне стоит вековой дуб. На высоком берегу реки Сороть под густым наклонившимся деревом установлена белая садовая «скамейка Онегина». Вся пойма Сороти покрыта морем полевых цветов. В разгаре сенокос. В этом краю еще всюду заметны следы войны, но пушкинские реликвии полностью восстановлены.

Под конец направляемся к Святогорскому монастырю, в котором похоронен А. С. Пушкин. При въезде в Михайловское у дороги стоит каменная плита с высеченными знаменитыми пушкинскими словами:

Здравствуй, племя

Младое, незнакомое!

Не я увижу твой

Могучий поздний возраст...

Посещение дорогих пушкинских мест заканчивается. Мы тепло благодарим пожилую сотрудницу музея, любезно сопровождавшую нас в этот незабываемый день, и уезжаем на учение в расположение частей и подразделений.

Наше учение прошло тогда организованно. Все учебные вопросы, намеченные планом, были отработаны полностью. Большинство командиров и политработников проявили боевую зрелость и творческую инициативу. Руководитель учений генерал-лейтенант А. И. Гастилович остался доволен итогами и при общем построении объявил многим солдатам и офицерам, в том числе и офицерам штаба руководства, благодарность.

Вспомнил я, как после этого учения в начале августа уехал с женой отдыхать в Ялту. Погода стояла жаркая. Целые дни мы проводили у моря. Но как бы ни был хорош отдых, тревога не покидала нас, военных людей. Ни мне, ни моим товарищам не доставляли успокоения телеграммы из Кореи, мы всеми мыслями жили с братьями из Северной Кореи, которым Советская Армия принесла в сорок пятом свободу.

Все радовались, когда войска Корейской народной армии повели успешные наступательные бои! Они очистили от американских интервентов и их прислужников-лисынмановцев 95 процентов территории страны и освободили [19] 97 процентов населения. Казалось, еще несколько дней — и враг будет разгромлен окончательно. В руках у него оставалась лишь небольшая территория на юге страны с городами Тайгу и Пусан.

Но затем обстановка вдруг резко изменилась. Американские интервенты внезапно высадили морской десант в районе Инчона и одновременно перешли в наступление с юга. Захватив Сеул, американские войска и их южнокорейские пособники перешли 38-ю параллель и устремились на север к рекам Ялуцзян и Тумыньцзян. Вместе с тем создалась непосредственная угроза и северо-восточным границам Китая.

Оказавшись в трудных условиях, войска Корейской народной армии вот уже два месяца вели тяжелые бои и вынуждены были отходить под натиском превосходящих сил противника.

Находясь в поезде, утром 5 ноября мы услышали по радио опубликованное в советских газетах Заявление демократических партий Китая. В нем говорилось, что китайский народ должен помочь корейскому народу в его освободительной борьбе. Причем оказание помощи Корее рассматривалось не только как моральный долг соседа, но и как защита интересов китайского народа. Одновременно в Корею направлялись китайские части, состоявшие из добровольцев.

В такой сложный момент прибывали мы в Китай, и нам предстояло там работать. Думы наши были уже на незнакомой земле. Интернационализм, по нашему глубокому убеждению, никогда не был и не мог быть только словом. Это — боевое, революционное действие, это — реальная помощь. Когда почернело от фашистских свастик на крыльях гитлеровских самолетов небо Испании, советские патриоты встали на защиту Гренады. И Китаю советские люди оказывают помощь не впервые. До нас еще, десятилетиями раньше, были там наши лучшие военачальники — Василий Блюхер, Александр Черепанов, десятки, сотни других. СССР был единственной страной, ставшей на защиту китайской революции, откликнувшейся на просьбу великого революционера-демократа Сунь Ятсена. Это у нас, в СССР, возникло мощное движение «Руки прочь от Китая», поддержанное трудящимися всего мира. Советское правительство тщательно отбирало людей, горевших желанием оказать поддержку [20] патриотам Сунь Ятсена. Оно учитывало в первую очередь, что «недостаточно быть хорошим военным специалистом, чтобы инструктировать и приводить в порядок китайскую армию. Для этого нужно иметь хорошее политическое чутье, колоссальный такт и выдержку». Вспомнив эти слова, я воспринял их как наиважнейшую директиву для себя.

Между тем наш путь продолжался. Утром 6 ноября проехали город Боготол. Он был создан в 1911 году в связи со строительством Транссибирской железной дороги, и последующее его развитие было связано с ней. Прежние вагоноремонтные мастерские давно переросли в вагоноремонтный завод. В г. Боготоле имеются и другие предприятия железнодорожного транспорта.

Дальше от Ачинска до Красноярска путь наш проходил по живописным северо-западным отрогам Восточного Саяна. Крутые склоны и скалистые обнаженные отроги сменяются участками тайги, дорога вьется между сопками. Вскоре поезд делает последний поворот. На высоком холме виднеется белая красноярская башня. Мы отмечаем на своей карте еще один город Сибири, преображенный в наше время, — город заводов и вузов, город энергетиков и геологов. Когда-то Красноярск располагался только на левом берегу Енисея, но теперь он растянулся и вдоль правого. Мощь и красота Енисея всегда поражали воображение людей, попадавших на его берега. Но даже самые смелые фантазеры не могли предполагать, что скоро здесь поднимет свои многоэтажные здания новый город — Дивногорск и зашумит турбинами самая мощная в мире Красноярская ГЭС. Не отрываясь смотрели мы с Аносовым на проносившиеся мимо гигантские заводские территории, на бескрайние массивы тайги, придающие суровому енисейскому краю необыкновенную красоту. И только впоследствии я узнал, что вместе с нами в этот сибирский пейзаж внимательно всматривались еще четверо, не менее нас взволнованные величественной панорамой. Это были молодые военные переводчики — Владимир Краснощеков, Владимир Кузнецов, Владимир Лопатов, Елиферий Сорокин. С одним из них, Владимиром Лопатовым, я провел в Пекине почти три года.

И словно прекрасная иллюстрация к нашим думам предстала перед нами удивительная картина. Вечером 7 ноября, в годовщину Великой Октябрьской социалистической [21] революции, на подступах к Иркутску мы миновали город угольщиков — Черемхово. Все деревни и поселки, прилегающие к железной дороге, утопали в электрическом свете. Здесь давно уже осуществлена полная электрификация всех населенных пунктов. Возвращавшийся из Москвы инженер-горняк с увлечением рассказал нам о тех переменах, которые произошли здесь в результате развития угольной промышленности. Он говорил:

— До революции в этих мостах, кроме керосиновой лампы, не знали другого света. А сейчас посмотрите...

Праздничное, приподнятое настроение не покидало нас и утром. Мы проезжали по берегу Байкала. Поезд шел по железнодорожному пути, проложенному почти по линии воды. Трудно оторваться от окна вагона. Стояла ясная, тихая погода. Слабые волны лениво устремлялись на нас и рыссыпались брызгами у прибрежных скал.

На память приходят слова и мотив всем известной песни «Славное море — священный Байкал».

По-настоящему захватывает дух, когда перед вашим взором открывается огромное пространство голубоватой, прозрачной воды, обрамленной лесистыми хребтами. Только тут начинаешь понимать, почему Байкал считают жемчужиной Сибири, ее украшением. И недаром среди сибиряков распространена поговорка: «Кто Байкала не видал, тот в Сибири не бывал».

Поезд как бы плыл в разливах тайги, пробивался сквозь горы, смотрелся в волны Байкала, — и неотступны думы о величии Родины, о смелости ее устремлений. И честно признаюсь, мы с Константином Максимовичем Аносовым не в силах были предположить тогда, что именно в этих местах, недалеко от Байкала, недалеко от Иркутска, через какие-нибудь два с лишним десятилетия возьмет свое начало величайшая стройка века — Байкало-Амурская железнодорожная магистраль.

Почти половину дня наш поезд шел от Слюдянки, расположенной на юго-западной оконечности Байкала, до Бабушкина — по берегу озера. Затем железная дорога стала удаляться от побережья в сторону Улан-Удэ — столицы Бурятской Автономной Советской Социалистической Республики.

До Великой Октябрьской революции этот край служил местом каторги. Сюда ссылались участники восстания Пугачева — уральские и яицкие казаки, позднее — декабристы, [22] со второй половины XIX в. — народники, а потом — в начале XX в. — большевики.

Сейчас Бурятия совсем иная. Увидев хоть раз, ее невозможно забыть. Острые пики гор, заледенелые под вечными снегами, бездонные ущелья с бешеными реками, океанский разлив степей — все это нетронуто сохранится в памяти на много лет. Вас глубоко взволнуют огромные заводские трубы, упирающиеся закопченными жерлами в поднебесье, широкие проспекты молодых городов и поселков, потеснившие вековую тайгу.

Когда мы распрощались с Улан-Удэ, я очень жалел, что стоянка была короткой. Мне не приходилось бывать в столице Бурятии, но она казалась хорошо знакомой по рассказам нашего фронтового чертежника старшего сержанта А. Р. Вампилова, с которым мы переписывались и который работал в проектно-строительном институте главным архитектором. Три года на войне мы были вместе — от Великих Лук до Берлина. Бурят по национальности, он отличался атлетическим сложением, отменным здоровьем и необыкновенным спокойствием. Из-под его рук выходили великолепно выполненные рабочие карты для командующего армией, начальника штаба и члена Военного совета. Он же готовил и отчетные карты, которые периодически представлялись нами в штаб фронта.

По выходе первого издания книги «Три года в Пекине» я получил от своего фронтового друга большое и теплое письмо. В нем сообщались интересные факты послевоенных лет жизни А. Р. Вампилова. Окончил Восточносибирский технологический институт. Женился. Жена Сусанна Степановна — медик. Выросли дети. Дочь преподает высшую математику в институте, сын — техник-конструктор. Сам же Андрей Романович — архитектор. По его проектам построены многие жилые и общественные здания в Улан-Удэ, в том числе Дом правительства Бурятии, один из корпусов бурятского управления геологии. Фамилию архитектора А. Р. Вампилова отыскал я и в Большой Советской энциклопедии.

Днем 9 ноября поезд остановился на станции Борзя. Как будто бы ничего в ней не было примечательного, но запомнилась она надолго. Видимо, потому, что родная земля кончалась. Когда через год я возвращался в отпуск, снова остановились в этом городке. Он был таким же, как и год назад. Стояла сухая осень. Но жесткая и каменистая [23] земля Борзи теперь показалась нам особенно близкой и родной.

Сибирь и Забайкалье сопровождали нас начиная от Уральских гор. Интерес к этому обширному и богатому краю у нас не иссякал ни на один день. Это была та Сибирь, то Забайкалье, которые во все периоды русской истории приумножали богатства и могущество нашей державы. В годы Великой Отечественной войны усилиями сибиряков обеспечивалась значительная часть потребностей фронта в боеприпасах, вооружении, обмундировании и продовольствии. Здесь, в сибирском тылу, как и в других тыловых районах нашей Родины, тоже ковалась победа над врагом. И на обуглившихся стенах рейхстага рождались надписи: «Мы — из Сибири», «Слава доблестным сибирякам!»

* * *

В тот день в разговорах и раздумьях мы как-то на короткое время забыли, что наш путь по своей земле подходит к концу. Уже стемнело, когда поезд остановился на станции Отпор. Проводники объявили: «Из вагонов не выходить! Подготовить документы для предъявления пограничникам». Собираем свои немногочисленные вещи и ждем представителей контрольно-пропускной службы. Не торопясь проходят по вагонам подтянутые молодые офицеры-пограничники, внимательно просматривают у каждого пассажира документы на право перехода границы.

Проходит еще 20—30 минут, и нам разрешают сойти с поезда. В помещении станции медики измеряют у прибывших температуру и делают предохранительные прививки. После этих несложных формальностей у нас остается еще часа два времени. Все спешат на телеграф — послать семьям последнюю весточку о себе и пожелать им всего хорошего. Затем скромный ужин на оставшиеся советские деньги. И сигнал: путь свободен! Не торопясь, мы заняли места в полуосвещенных вагонах небольшого поезда, который специально курсировал между нашей станцией Отпор и станцией Маньчжурия, находившейся на китайской стороне. Поверьте, не раз мне приходилось выезжать за рубеж, но, как и прежде, сердце сжалось мучительно и тоскливо.

До свидания, родные края! До встречи! [24]

发表主题： 429
发表回复： 440
网站暂行积分： 1967

【人类幸存者】

Глава вторая. Первые впечатления. Первые встречи

Уже совсем затемно мы пересекли границу. Мелькнули фонари пограничников, и немного погодя поезд остановился на станции Маньчжурия. Прибывших из Советского Союза пригласили в две просторные, хорошо обставленные комнаты на вокзале. С нами дружески поздоровались китайские товарищи, одетые в военную форму, и советский представитель. После обычных церемоний нас отправили автобусом в гостиницу. Мы с Аносовым продолжали держаться вместе: дорога нас сблизила.

Первая ночь в Китае прошла спокойно. Комнаты не отапливались, но ватных одеял было достаточно, и потому холод не чувствовался. После долгих ночей, проведенных в поезде под скрип и перестук колес, спалось, как дома.

Утром зашел наш советский товарищ. Он сообщил, что поезд в Пекин отправляется вечером. О билетах можно не беспокоиться, нас обеспечат. Завтрак и обед — в гостинице. На расходы в пути будут выданы деньги.

— Если есть желание, — сказал он в заключение, — можете посмотреть городок — день-то длинный.

В гостинице нас обслуживали китайские военнослужащие. Все они были одеты в одинаковую форму защитного цвета: стеганые хлопчатобумажные брюки, ватную куртку до колен и шапку-ушанку. На ногах разное — и матерчатые тапочки, и спортивные кеды, и лишь у некоторых ботинки. Такое внешнее однообразие было непривычным для нас. Зато над левым верхним карманом куртки у каждого военнослужащего виднелась небольшая нашивка из белой ткани размером примерно 10 на 2,5 сантиметра. [25] На ней черной тушью было напечатано: «Китайская народно-освободительная армия» (Чжунго жэньминь цзефан цзюнь). Много позже я узнал, что никаких документов, удостоверяющих личность, китайский военнослужащий при себе не носит. Доказательством его принадлежности к армии является упомянутая нашивка, на обороте ее также тушью написаны имя, фамилия и подразделение, в котором служит солдат. Следовательно, при необходимости по этой нашивке можно проверить личность и место службы каждого, кто носит военную форму.

После завтрака нам выдали деньги. Впервые мы держали в руках китайские юани. На три дня дороги каждый из нас получил около 100 тысяч юаней. Решили для начала зайти в какой-либо магазин и купить что-нибудь из мелочей. В торговой точке хозяин-китаец умел спросить по-русски: «Что Вам надо?»—и учтиво ответить, сколько стоит та или иная вещь. Посетив ближайшие к станции лавки, мы поняли, что, во-первых, денег у нас, хотя они исчисляются и тысячами, не так уж много, значит расходовать их без нужды не следует и, во-вторых, торговля вообще не нуждается в переводчиках.

Возвращались мы в гостиницу по пыльным улицам этого небольшого городка, который, как и железнодорожная станция, назывался Маньчжурия. Небо было закрыто облаками, дул холодный, северный ветер, однако снег еще не выпал.

Первый день нашего пребывания в Китае подходил к концу. Надо было снова собираться в дорогу. Товарищи, встречавшие накануне, усадили нас в мягкий вагон и распрощались. Поезд тронулся плавно, без рывков и так же неслышно устремился вперед. В вагоне просторно, тихо, пассажиров немного, стук колес не беспокоит. На железных дорогах Китая использовалось немало вагонов японского производства, имевших хорошую систему амортизации.

Разместившись в двухместном купе, мы с Аносовым отправились впервые ужинать в китайский вагон-ресторан. Это был не ресторан, а скорее столовая, в которой питались и пассажиры, и вся поездная бригада. К нашему приходу почти все места были заняты, однако два столика для советских гостей оставались свободными. Один из официантов, немного понимавший по-русски, принял заказ и быстро, по всем правилам европейского [26] обслуживания подал ужин. Чтобы не ошибиться, мы взяли знакомую нам отбивную и остались ею вполне довольны.

Неподалеку ужинали китайцы. Они ели без хлеба, сильно наклонившись над столом, обходясь без привычных нам вилок и ложек. Перед каждым из них стояли две средние пиалы (миски): одна доверху «нагружена» вареным рисом, другая — овощами, похожими на темноватые ломтики соленой редьки. Мы с интересом наблюдали, как искусно они орудовали тонкими деревянными или пластмассовыми палочками, захватывая ими то изрядные порции риса, то кусочки овощей. Еще за одним столиком пили чай. До нас изредка доносились тихие, певучие фразы. Понаблюдав немного за всем этим, мы расплатились и отправились к себе в купе.

Утро встретило нас на подступах к Цицикару. Поезд шел по равнине; по обеим сторонам железной дороги мелькали большие и маленькие деревушки. По внешнему виду они казались одинаковыми. Жилища китайцев — фанзы — невысокие дома из серого самодельного кирпича с пологими односкатными крышами. Как мы потом убедились, крестьянские постройки бедны и внешне, и изнутри. Дворы чаще всего примыкали один к другому; нередко под одной крышей оказывались и сами дома. Не раз приходилось слышать: «Стену возводит одна семья, а пользуются ею двое». Крестьянские жилища, в которые нам приходилось заходить, имели одну-две комнаты с утоптанным твердым земляным полом. Окна и дверь выходили во двор. На Севере Китая у некоторых хозяев имелись кухня и очаг. На Юге помещения в холодное время обогревались жаровнями с тлеющим углем. В жилищах на территории Северокитайского округа часто встречался предмет, описанный многократно в литературе, — это кан (лежанка, занимавшая значительную часть комнаты). На ней семья крестьянина спит, ест, работает.

За окнами вагона мелькали картины поздней осени. Поля чистые, урожай давно убран. Даже солома кукурузы и гаоляна сложена в небольшие стожки вблизи хозяйств. Мне, с детства знавшему деревню, бросилось в глаза однообразие осеннего ландшафта и построек, стремительно проносившихся мимо. Листья с деревьев опали, трава пожелтела, засохла. Повсюду серая земля и серая пыль. А если сюда добавить серые фанзы в деревнях [27] и серые здания на железнодорожных станциях, то впечатление однообразия усиливалось еще больше.

В 11 часов дня поезд подошел к Харбину — крупному экономическому центру на Северо-Востоке Китая, в котором наибольшее развитие имело машиностроение. Расположенный на реке Сунгари, притоке Амура, Харбин — миллионный город — представлял весьма важный транспортный узел. От него отходили железнодорожные линии на Владивосток, Чанчунь, Дальний и Маньчжурию, откуда вчера вечером отправился наш поезд. Значительная часть города размещалась на правом берегу реки. Улицы прямые, обсажены деревьями.

Когда-то, в давние времена, Харбин представлял собой небольшую рыбацкую деревню. Развитие города началось в 1898 году в связи с постройкой Россией Китайско-Восточной железной дороги. Постепенно он превращался в крупный промышленный город Китая. Одновременно здесь возникали предприятия по переработке продукции сельского хозяйства. Во время русско-японской войны Харбин служил главной тыловой базой царской и «маньчжурской армии». [28]

20 августа 1945 года войска Советской Армии освободили Харбин от японских оккупантов и возвратили его Китаю.

Мы ехали по бывшей Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД), о которой хорошо знали из истории. Теперь она будет полностью принадлежать Китайской Народной Республике. После Харбина наш поезд повернул в юго-западном направлении — на Чанчунь и Мукден (Шэньян). Здесь численность населения заметно увеличилась. Больше стало деревень, чаще попадались на пути небольшие города.

Почти все население в эту пору года одевалось в черную одежду из хлопчатобумажной ткани. Причем и для мужчин, и для женщин, и для детей «комплект» одежды состоял из ватных стеганых брюк, такой же короткой куртки и черных матерчатых тапочек на подошве из отходов хлопка. Некоторые мужчины носили черные, до пят, ватные халаты.

Сведущие люди объяснили нам, что административные служащие одевались в синюю одежду из такой же хлопчатобумажной ткани, а военнослужащие, как уже говорилось раньше, — в одежду защитного цвета. Этими тремя цветами обходился почти весь народ страны. Правда, на юге к ним прибавлялся еще белый.

Часами простаивали мы с Константином Максимовичем Аносовым у окна вагона, наблюдая незнакомую нам жизнь. Помню, с каким недоумением восприняли мы появление рикши. Человек как лошадь или ослик вез в коляске другого человека. Это было непривычным, неестественным для нас, советских людей.

От Харбина до Чанчуня поезд шел не более четырех часов. В этом городе с помощью Советского Союза в то время уже начал строиться первый автомобильный завод в Китае. Один из наших попутчиков, инженер из города Горького, ехал туда советником. По его словам, Чанчунь представлял собой крупный торговый и промышленный город Северо-Восточного Китая. В нем проживало более 800 тысяч человек. В годы японской оккупации Чанчунь являлся столицей марионеточного государства Маньчжоу-Го, которое формально возглавлялось последним отпрыском китайской императорской династии Пу И. В августе 1945 года в Чанчунь вступили войска Советской Армии. Вместе со своей немногочисленной свитой Пу И попал в плен и некоторое время содержался у нас под [30] охраной на Дальнем Востоке, а затем был передан правительству Китайской Народной Республики.

Все эти города и события, происходившие в них, когда-то были знакомы нам только по газетам. Теперь, наоборот, мы много видели и мало знали. К тому же вот уже два дня мы не читали своих газет и не слышали московского радио.

С питанием в поезде дело обстояло нормально. Подходило время завтрака или обеда, мы отправлялись в вагон-ресторан и по своему усмотрению заказывали те или иные знакомые блюда. Чаем, без которого в Китае не представляют себе жизни, нас снабжали на общих основаниях, согласно существующему на железных дорогах порядку. Утром после завтрака по вагонам проходил специально выделенный из поездной бригады человек. В руках он держал закопченный жестяной чайник средних размеров, наполненный кипятком. Он ставил перед пассажиром белую фаянсовую толстостенную кружку с крышкой, выдавал в маленьком пакетике порцию заварки зеленого чая и наливал в кружку кипяток доверху. При этом употреблять сахар не полагалось. Позже, в течение дня, он периодически обходил всех пассажиров поезда и по очереди наполнял чашки кипятком. Можно ехать два-три дня, вам все время будут подливать кипяток, но расплачиваться за чай вы будете в зависимости от того расстояния, которое проехали.

К концу дня поезд остановился на вокзале в Мукдене. На окраинах города свежеотрытые окопы. Корея отсюда была недалеко. Прифронтовая обстановка, естественно, настораживала и советских людей. Мы не могли оставаться безразличными к происходящим событиям. Да и Мукден, знакомый каждому русскому человеку, напоминал о многом. Во время русско-японской войны здесь произошло решающее сражение, в котором с обеих сторон участвовало 600 тысяч войск. На память пришли слова народной песни «От павших твердынь Порт-Артура», которую когда-то пела моя мать.

Летом 1945 года в Мукден, как и в другие города Северо-Восточного Китая, вступила Советская Армия. Я смотрел на землю, по которой совсем недавно прошли мои соотечественники, и невольно вспоминал наши встречи на Западе. Сколько же на земле мест, обязанных своим освобождением именно советскому солдату? [32]

— Тяньцзинь, — объявил проводник.

До Пекина еще два часа пути. Наше долгое путешествие подходило к концу. Нетерпение возрастало. Но вот поезд тронулся и быстро набрал скорость. Железная дорога на участке Тяньцзинь — Пекин считалась лучшей в Китае. Здесь поезд мчался по прямой без остановок. За окнами вагона пробегали уже примелькавшиеся деревни, но вблизи Пекина они выглядели наряднее. В лучшем состоянии находились и дороги, обсаженные деревьями, еще не сбросившими листьев.

* * *

Сегодня — 12 ноября 1950 года...

На пекинском вокзале дружелюбно, как старых знакомых, нас встретил энергичный офицер средних лет из аппарата главного военного советника. «Подполковник Романченко», — представился он. Не теряя времени сели в легковые машины и отправились в гостиницу.

Трудно передать наше волнение, когда мы увидели Пекин. Перед нами наяву предстал главный город Китая — огромный, непонятный, не похожий на города, виденные в Европе. Сразу же ошеломил шум вокзала. Казалось, под каменные своды собрались тысячи людей. Потом, пока добирались до гостиницы, я с нескрываемым любопытством смотрел на улицы, запруженные толпами. Еще больше народу скопилось в торговых кварталах, причудливо, с восточной изобретательностью украшенных рекламными щитами и транспарантами; кое-где через всю улицу вытянулись полотнища с вертикальными письменами иероглифов. В витринах магазинов и над подъездами некоторых домов красовались знаменитые китайские фонарики с изображением драконов, лоснящихся ярким лаковым покрытием. Продавцы всевозможной снеди для привлечения внимания били в небольшие гонги и что-то выкрикивали. В общем, было чему подивиться.

За завтраком В. И. Романченко объявил нам о наших назначениях.

— Вы, товарищ полковник, — обратился он ко мне, — решением главного военного советника направляетесь в штаб Северокитайского военного округа, который дислоцируется здесь же, в Пекине. Советским переводчиком в округе будет работать лейтенант В. В. Лопатов. Старшим советником при командующем округом является генерал-лейтенант Александр Дмитриевич Румянцев. Немного погодя мы с вами поедем к нему. [33]

С К. М. Аносовым мы расстаемся: он будет заместителем старшего советника по политчасти в Северо-Восточном военном округе.

— До встречи в Мукдене, — говорит Константин Максимович, тепло и дружески пожимая мне руку. Я пожелал ему успехов в выполнении ответственной миссии.

Наконец Романченко освободился, и мы с ним направились в гостиницу, где генерал Румянцев назначил мне встречу.

— Наша работа в округе только начинается, — сказал он. — Опыта взаимоотношений с китайцами у нас еще нет. На первых порах приходится действовать на ощупь. Без участия штаба округа, а следовательно, и вашего нельзя решить ни одного вопроса. Вот почему нужно со всей тщательностью вспомнить, как трудились первые советские специалисты, которых возглавлял маршал В. К. Блюхер, и те, кто был здесь в сороковые годы. Они оставили нам неоценимое наследие, и не воспользоваться им — преступление.

Александр Дмитриевич, выяснив некоторые вопросы, объявил мне, что завтра утром по инициативе китайской стороны состоится поездка значительной части советников в Тяньцзинь для знакомства с жизнью и бытом воинов гарнизона.

— Как тут, — улыбнулся генерал, — не повторить пословицу: с корабля — на бал.

Затем он показал гостиничный номер, выделенный для меня. Это была небольшая комната на втором этаже со всеми удобствами вплоть до горячей воды.

— Очень хорошо, большое спасибо, — поблагодарил я.

Александр Дмитриевич еще раз пожелал успехов и пригласил обедать.

— Познакомлю вас с коллегами. Думаю, они вам понравятся! Через четверть часа мы с ним спустились на первый этаж, где создалось подобие клуба. За общим столом, уставленным разной снедью, сидели пять или шесть человек, одетых в гражданское: советники войск и служб Северокитайского военного округа. Генерал Румянцев, обращаясь ко всем, представил меня:

— Товарищи, в наш коллектив прибыл полковник Семенов Георгий Гаврилович на должность советника начальника штаба округа. Прошу, как говорят, любить и жаловать! [34]

Пекинские «старожилы» уже успели соскучиться по Родине и принялись расспрашивать с таким нетерпением, что Румянцев, улыбаясь, заметил:

— Дайте человеку поесть, с дороги ведь.

За обедом нас обслуживали официанты — китайцы, работавшие по вольному найму. Один из них, «Шура», понимал и мог немного говорить по-русски. Повара звали «дядя Вася»; он работал когда-то у китайского консула во Владивостоке. «Дядя Вася» отлично знал русскую кухню и мог приготовить любое блюдо.

На другой день мы уехали поездом в Тяньцзинь. Интересно было посмотреть китайскую армию и китайского солдата. Кроме советников округа к нам присоединились советники из аппарата главного военного советника, а также советники, направлявшиеся в Нанкинскую военную академию. Как выяснилось позже, в Тяньцзинь должен был приехать для знакомства с китайской армией и генерал армии М. В. Захаров, находившийся в Пекине по поручению Советского правительства.

С нами ехало несколько китайских товарищей из Генерального штаба и военного округа. По плану, предложенному ими, предусматривался следующий порядок работы. В первый день — теоретическое ознакомление с организацией, дислокацией и вооружением частей, вечером — знакомство с городом. Наутро мы разъехались по подразделениям и находились в них до обеда. В тот же день возвратились в Пекин. Во время этой поездки я встретил двух своих старых знакомых: полковника Виктора Игнатьевича Тихонова — связиста, с которым были вместе на войне, и полковника Константина Петровича Рябченко — соседа по академии Генерального штаба. Вот уж воистину мир тесен.

Разместившись в вагоне, мы заговорили о Тяньцзине — большом промышленном и торговом центре Китая. Население его составляло в ту пору более двух с половиной миллионов человек. Территориально Тяньцзинь находился в провинции Хэбэй, но административно был подчинен Центральному правительству. В городе преобладали многоэтажные европейские здания, особняки и виллы, построенные различными колонизаторами. Все они утопали в зелени садов и парков и словно бы состязались между собой вычурностью наружной отделки. Прежде во многих кварталах этого города жили только [35] иностранцы; над парадными подъездами развевались флаги десятков государств. Огромные участки земли, отведенные под концессии, принадлежали чужим странам. Там поддерживался порядок силами их полиции в соответствии с их законами. Когда-то один из военных советников писал с гневом: «Нигде в мире нет таких удобств для колонизаторов, как в этом городе; не выезжая за городскую черту, можно познакомиться с юрисдикцией большинства держав, кроме одной — самого Китая».

Теперь никого из прежних «хозяев» в Тяньцзине не было — хозяином стал китайский народ. И его усилиями в городе продолжала активно развиваться судостроительная, текстильная, пищевая, машиностроительная, химическая и металлургическая промышленность.

Днем на улицах шла бойкая торговля. Товары чаще всего раскладывались на прилавках, установленных прямо у магазинов. Покупатели могли торговаться сколько угодно, так как твердых цен не существовало. Незабываемое зрелище представляла главная торговая улица Тяньцзиня в вечернее время, когда всеми цветами радуги вспыхивала неоновая реклама.

Тяньцзиньский порт играл в экономике Северного Китая немаловажную роль: через него проходило до 20 процентов всего экспорта и 25 процентов импорта страны. Отсюда, из Тяньцзиня, вывозили за границу шерсть и муку, кожу и ковры, растительное масло и арахис, а ввозили хлопок и машины, горючее и промышленное сырье.

Сам порт расположен по обоим берегам реки Хайхэ, в 50 километрах от города впадающей в залив Бохай. На бетонированных набережных, протянувшихся на 12—15 километров, было оборудовано несколько десятков причалов, позволяющих швартовать суда с осадкой до 5 метров. Это означало, что до самого Тяньцзиня могли доходить только небольшие грузовые корабли, сампаны и джонки. Природный недостаток Хайхэ — мелководье — компенсировался тем, что в море были построены порты Тангу и Синьган, могущие принимать и большие суда. Вместе с Тяньцзинем эти порты образовали единый транспортный комплекс.

Из тяньцзиньских впечатлений на первый план, естественно, мы выделили чисто военные. Накануне поездки в военные городки один из китайских товарищей ознакомил нас вкратце с общим состоянием и перспективами [36] развития пехоты, являвшейся в Народно-освободительной армии самым многочисленным родом войск. Общевойсковые соединения имели одинаковую структуру — роты, батальоны, полки, дивизии, армии и группы армий. Однако части, расположенные в разных военных округах, не были похожи ни штатами, ни структурой командования. Это обстоятельство объяснялось тем, что командующие округами, а в недалеком прошлом фронтами имели полную самостоятельность в вопросах формирования и обучения войск. Понятно, что у них не было и не могло быть единых взглядов на ведение боевых действий, а следовательно, и на применение в них пехоты. Ведь армия в то время во многих отношениях напоминала партизанскую.

1 октября 1950 года с целью повышения боевой мощи армии Народно-революционным военным советом КНР были введены единые штаты и единая организация войск НОА. Перестройку пехотных соединений и частей намечалось начать 1 декабря 1950 года. Командование считало, что реорганизация войск должна проводиться постепенно и более медленными темпами, чем перевооружение. Учитывалось также, что опыт боевых действий в Корее поможет внести в существующую схему некоторые изменения.

Во время беседы нас, военных людей, заинтересовала, конечно, организация боевой подготовки. Начальник управления боевой подготовки Северокитайского округа Чжоу Гуаньин рассказал нам, что боевая подготовка в войсках спланирована на ближайшие четыре месяца из расчета девяти с половиной учебных часов в день. Главное внимание уделялось тактике и огневой подготовке, при этом треть учебного времени отводилась ночным занятиям. Физическая подготовка, штыковой бой и метание ручных гранат отрабатывались во время утренней зарядки в течение 30 минут. На строевую подготовку и изучение уставов как на самостоятельные виды занятий время не выделялось.

План предусматривал последовательное изучение дисциплин. Например, в течение первых месяцев проводятся занятия только по тактической подготовке. В это время отрабатывались действия отделения, взвода и роты в наступательном и оборонительном боях. Два последующих месяца посвящались огневой подготовке. [37]

— А как с командирской учебой? — спросили мы.

Чжоу Гуаньип ответил и на этот вопрос. Для учебы командному составу отводился один час в день. Это время при необходимости могло объединяться по два-три часа вместе. Занятия, как правило, проводились в форме служебных совещаний, на которых присутствовали все командиры от взвода до батальона. Таким методом они осваивали боевой устав пехоты Советской Армии и «пять принципов» тактики Линь Бяо. Командиры полков обязаны заниматься самостоятельно: по часу три раза в неделю. Нам показалось странным, что в планах совершенно не предусматривалась подготовка войсковых штабов.

В полк мы прибыли до сигнала «подъем». В военном городке, обнесенном кирпичной стеной, стояла тишина. Казармы представляли собой одноэтажные здания из кирпича, покрытые черепицей. Окна, сделанные в виде густых деревянных решеток, выходили во двор и вместо стекла были оклеены бумагой.

Внутри казармы во всю длину неширокого помещения тянулась выложенная из кирпича лежанка (кан). Постелью для солдат служили тонкие матрацы или стеганые ватные одеяла защитного цвета. Укрывались они ватными полупальто, использовавшимися днем в качестве шинелей. Подушек и простыней рядовому составу не полагалось. В головах лежали небольшие валики. В ногах у каждого солдата стояли тапочки. Какого-либо обмундирования, как в нашей казарме, мы не заметили. И понятно почему. Ватные брюки на ночь не снимались, верхними тонкими курточками из хлопчатобумажной ткани покрывали валики.

Но вот раздались удары барабана. Дежурный по казарме голосом продублировал сигнал подъема, включил полное освещение. Солдаты быстро вскакивали со своих постелей и прежде всего принимались обуваться. Сначала они надевали обычные носки из простой пряжи, затем — вторые носки, сшитые из плотной материи, а потом уже тапочки. Черные матерчатые тапочки являлись основной обувью в китайской армии. Их носил весь личный состав, начиная с самых высших начальников и кончая рядовыми солдатами. На год их полагалось восемь пар.

Обувшись, солдаты быстро облачились в легкие курточки, [38] и, взяв личное оружие, носимый запас патронов (60 шт.) и по четыре боевые ручные гранаты, молча, без шума построились в колонну по четыре. Во главе роты стояли командир и политрук. По распорядку дня начиналась физическая зарядка. Дежурный офицер с широкой красной повязкой через плечо подал команду, и подразделение с полной боевой выкладкой двинулось из городка по пыльной дороге. 30 минут продолжалась зарядка. Рота переходила то на бег, то на ускоренный шаг. Уставшие и запыленные, возвратились солдаты и командиры в городок.

Через несколько минут, прихватив туалетные принадлежности, люди рассыпались по двору и начали умываться.

После умывания солдаты строем отправились завтракать. В тот день он состоял из блюда, приготовленного из зеленых стручков бобов и мелких кусочков свинины, и пресных пампушек. Солдат подходил к ротному повару с пиалой, получал свою порцию, брал в общей широкой корзине несколько пампушек и не спеша усаживался завтракать. Его столовые принадлежности состояли из двух деревянных палочек и пиалы средних размеров. Я не выдержал и решил попробовать пампушку. Она показалась мне безвкусным недоваренным куском теста. Съесть ее до конца без привычки было трудно. Но бойцы — молодые парни — управлялись за один присест с тремя-четырьмя пампушками, благо блюдо имело кисло-сладкий вкус. На «десерт» — кружка кипяченой воды; чай и сахар не употреблялись.

Затем состоялось тактическое учение на тему «Марш пехотного батальона в предвидении встречного боя». Мы выехали в район, расположенный вблизи дислокации полка, где, по замыслу руководителя, предполагалась встреча сторон. Два батальона двигались навстречу друг другу. Подразделения выступили на марш в полном походном снаряжении, захватив с собой и котлы для приготовления пищи. Движение батальона совершалось с высылкой разведки и боевого охранения. Отстающих не было. Солдаты и командиры двигались по-японски, мелкой рысцой со скоростью 5—6 километров в час. В целом впечатление от действий пехоты на марше осталось положительным. Но, к сожалению, настоящего боевого столкновения сторон не произошло. Руководство [39] учением нечетко определило сроки подхода батальонов к намеченному рубежу, в результате чего они вышли к нему в разное время.

И все же здесь, в поле, мы ближе познакомились с китайской пехотой. Она была вооружена винтовками, автоматов и ручных пулеметов не имелось. Пехотные подразделения действовали без артиллерии и минометов. Войска имели самое различное вооружение. Например, первый батальон был вооружен японскими, второй — французскими и третий — старыми русскими винтовками. Патронов явно не хватало. На отработку огневых задач солдату на год отпускалось всего три патрона. Это объяснялось прежде всего тем, что основную часть оружия НОА добыла в качестве трофеев в боях с гоминьдановской армией. Именно поэтому в пехотном полку или дивизии, как в музее, можно было увидеть образцы вооружения почти всех государств мира. В последнее время для удобства снабжения боеприпасами старались подобрать для подразделений винтовки одной системы.

Поездка в Тяньцзинь дала нам немало. Здесь мы впервые познакомились с реальной китайской действительностью. Большое впечатление произвела на нас атмосфера дружественного расположения, которая ощущалась на каждом шагу. «На одной из встреч с китайской молодежью Тяньцзиня, — вспоминает Владимир Васильевич Лопатов, — меня буквально стали качать на руках после того, как я произнес несколько фраз на китайском языке. Это были первые фразы, и были сказаны они, наверное, неумело, но меня поняли! Не могу сказать в точности, кто был больше ошеломлен, но уверен, что именно в те дни окрепло желание заняться языком всерьез». Здесь, в Тяньцзине, мы увидели китайскую армию и стали думать, как помочь ей быстрее преодолеть трудности становления, поделиться своим, добытым на полях недавних сражений боевым опытом. Мы знали, что опыт Советской Армии драгоценен для всех наших друзей. Именно об учебе у Советской Армии, об освоении ее мастерства говорил чуть позднее маршал Пэн Дэхуай, министр обороны КНР: «В течение нескольких лет мы добились больших успехов в изучении опыта Советской Армии, так как она является самой передовой, современной революционной армией, военная наука которой [40] является наилучшей, военная техника — первоклассной, а ее опыт руководства военными действиями современной армии — богатым. Если мы будем неустанно изучать весь передовой опыт Советской Армии, то мы сможем уменьшить поиски вслепую, сократить наш путь и быстро завершить строительство нашей современной армии».

Мне понравилась атмосфера дружбы, которую мы почувствовали при встречах в полках, в беседах, возникавших стихийно. Еще больше усилилось это впечатление на приеме, устроенном командующим Северокитайским военным округом в честь генерала армии Матвея Васильевича Захарова. Так как это был первый прием, на котором нам довелось побывать, мне бы хотелось подробнее о нем рассказать. В назначенное время мы прибыли к особняку, огороженному кругом по китайской традиции высокой кирпичной стеной. В просторном зале на втором этаже были расставлены круглые столы, накрытые на шесть-восемь человек. Перед каждым из гостей — небольшая мелкая тарелочка, чашка в виде пиалы и две костяные палочки. Для напитков предназначались маленькие — на несколько глотков — чашечки-пиалы. Прием проходил по-китайски, и поэтому такие принадлежности европейского стола, как ложки, вилки и ножи, не полагались. На белоснежных скатертях были расставлены тарелки с холодными закусками. Тут и специально приготовленное мясо, жареные воробьи, рыба, креветки, соленые овощи и, конечно, куриные яйца, предварительно выдержанные в извести, — коронное блюдо, без которого, как мы потом убедились, не обходился ни один обед. Все закуски порезаны на мелкие кусочки, чтобы удобнее было пользоваться палочками.

Нас встречали офицеры, видимо из штаба округа, выполнявшие обязанности распорядителей приема. На столах, по числу мест, лежали маленькие таблички, на которых для советских товарищей по-русски и по-китайски, а для китайцев — только по-китайски обозначались фамилии приглашенных.

В 15 часов командующий военным округом Северного Китая Не Жунчжэнь, генерал армии М. В. Захаров и сопровождавшие их лица заняли места за головным, круглым столом. Все умолкли, встали и принялись аплодировать. [41]

Официанты в белых куртках одновременно, по невидимой команде начали наливать из чайников подогретую китайскую водку. Прозрачная жидкость имела слегка желтоватый оттенок и издавала запах самогона.

Не Жунчжэнь выступил с коротким приветствием в адрес генерала Захарова и всех присутствующих советников. Он упомянул о роли Советской Армии в освобождении страны, пожелал успехов в нашей работе по укреплению НОА и предложил всем выпить «до дна». Тост был принят с удовлетворением. Китайцы пили водку не спеша, маленькими глотками. Нам же пить ее было непривычно. Но, естественно, надо было поддерживать ритуал. За столами уже завязывались оживленные беседы, вращавшиеся большей частью вокруг закусок и самых дружеских советов, как удобнее пользоваться палочками.

Официанты все чаще подходили со своими разрисованными чайниками. Я спросил переводчика, почему китайцы пьют водку подогретой. Он объяснил, что даже от малых доз теплой водки человек пьянеет быстрее, но зато потом, когда проходит хмель, у него не болит голова.

Китайские товарищи вели себя сдержанно: сказывалась краткость знакомства. Когда же генерал армии М. В. Захаров провозгласил тост, посвященный дружбе китайского и советского народов, дружбе наших армий, китайские офицеры принялись горячо пожимать нам руки и заверяли, что будут учиться у старших братьев, крепить союз и сплоченность между нами.

Присутствовавшие постепенно становились оживленнее. Хозяева старались объяснить нам традиции народа, знакомили с последними событиями своей жизни, с планами, в осуществление которых верили. А главное, не забывали потчевать. За обильными холодными закусками последовали горячие блюда, которые подавались не сразу, а с некоторыми паузами. Здесь было мясо, сдобренное разными соусами, кисло-сладкая рыба, обжигающая рот, курица, нафаршированная красным стручковым перцем, плавники акулы, клубни лотоса, молодые побеги бамбука, обжаренный в сахаре картофель.

После трех-четырех мясных или рыбных блюд подавался какой-нибудь суп. Заканчивался обед также супом. На этом приеме мы попробовали суп из какой-то травы, [42] которая, по словам китайцев, улучшает состав крови, суп из голубиных яиц, из ласточкиных гнезд и суп из черепахи.

Естественно, хлеб не подавался. Вместе с первым супом официанты поставили в пиалах сваренный на пару несоленый рис. Соль заменялась всевозможными острыми соусами и солеными овощами.

На каждом столе лежала табличка, представлявшая своего рода меню, где по-китайски перечислялись все блюда, которые будут поданы во время обеда. Указывая на эту табличку, китаец — мой сосед сказал, что сегодня мы попробуем 40 блюд. И когда я удивился, он добавил, что на самых больших приемах бывает до 100 блюд.

О китайской кухне написано много. Она действительно является одной из лучших в мире. Но европейцу надо к ней привыкнуть.

Вскоре, провожаемые огнями Тяньцзиня, мы возвратились в Пекин. [43]

发表主题： 429
发表回复： 440
网站暂行积分： 1967

【人类幸存者】

特别提示：本帖子在 2025-11-24 23:41:23 由用户 412886049 编辑过

Глава третья. В штабе Северокитайского военного округа

На другой день после возвращения из Тяньцзиня А. Д. Румянцев представил меня начальнику штаба Северокитайского военного округа Тан Яньцзе. Он принял нас в своем рабочем кабинете за низким круглым столиком. Тихо вошедший солдат положил перед нами пачку американских сигарет и поставил небольшой чайник. Не дожидаясь указаний, он сразу же наполнил стоявшие здесь чашечки и немедленно удалился.

Мы сели, немного помолчали, отпили не торопясь несколько глотков терпкого зеленого чая. Стараясь приблизиться к сути разговора, Александр Дмитриевич кратко коснулся моей службы до назначения сюда, вспомнил, как мы воевали, как штабы Советской Армии вели подготовку операций против немецко-фашистских войск.

Тан Яньцзе держался просто, внимательно слушал переводчика и изредка, как бы в знак удовлетворения, кивал головой. Дождавшись, пока закончит Румянцев, Тан Яньцзе обратился ко мне и спросил, благополучно ли я доехал, как меня устроили в гостинице, был ли я накануне с группой советников в Тяньцзине. Затем поинтересовался составом моей семьи и где она находится. Я ответил на все вопросы, поблагодарил за внимание и попросил, чтобы работники штаба не стеснялись и обращались ко мне в любой момент, лишь бы это приносило взаимную пользу.

Слушая меня, Тан Яньцзе несколько раз произнес: «Хао, хао» («Хорошо, хорошо»), после чего мы распрощались. [44]

Оставшись наедине в гостинице, я долго думал о своем первом визите к начальнику штаба округа. Мне предстояло быть при нем советником, однако Тан Яньцзе не осветил хотя бы вкратце организацию штаба и размещение его управлений и отделов; не познакомил с границами округа, составом его войск и задачами, стоящими перед ними; не высказал никаких просьб и пожеланий по содержанию нашей будущей работы. Однако я понимал, что нахожусь в армии, которую совершенно не знаю и которую мне предстоит еще изучить. В противном случае я не смогу выполнить роль военного советника начальника штаба округа со всеми вытекающими отсюда обязанностями.

Надо отметить, что условия, в которых предстояло нам жить и трудиться, были сносными. Нас разместили недалеко от штаба округа в одном из просторных зданий старинной усадьбы какого-то бывшего сановника. Таких зданий за высокой краснокирпичной стеной насчитывалось не менее десяти. В них располагались почти все управления и отделы штаба.

Это, конечно, удобно: не нужно тратить время на переезды и переходы. Помещения, высокие и легкие, с черепичными крышами на китайский манер внутри были разгорожены лишь тонкими деревянными перегородками, так что звукоизоляции никакой. Полами служили каменные плиты, потолков не имелось. Летом в подобных сооружениях стояла прохлада, во время проливных дождей — сухо, но зимой, когда морозы доходили до минус пятнадцати, поневоле думалось о печке. Внутреннее оборудование наших рабочих комнат, в которых размещалось по три-четыре человека, также не блистало излишествами: небольшой письменный стол и жесткий стул. Единственный общий телефон обеспечивал нашу связь с внешним миром. [45]

Группа советских офицеров, прибывшая в Северокитайский военный округ, была немногочисленна. В нее входили специалисты по артиллерии, танкам, связи, тылу и по службе военных сообщений. Мои обязанности ограничивались вначале сугубо штабными делами. Возглавлял группу старший советник округа, имевший заместителя по политической части.

Каждому из нас прикрепили переводчика, молодого парня или девушку, призванных в армию из китайских высших учебных заведений и прошедших ускоренные курсы русского языка. Говорили они по-русски весьма посредственно, но желание освоить наш язык было большое. В ту пору китайские политические руководители образно называли переводчиков «мостом» между Китаем и Советским Союзом. И надо сказать, они изо всех сил старались на деле оправдать возлагавшиеся на них обязанности. Все они носили военную форму, по должности соответствовали командирам взвода. Для удобства каждый имел русское имя.

Например, моя переводчица звалась Катей. До призыва в армию она училась на третьем курсе политехнического института. Там же училась и ее младшая сестра, ставшая вскоре переводчицей в армейской радиошколе. Отец Кати заведовал складом учебных пособий в Мукденском медицинском институте, а мать вела домашнее хозяйство. К тому же на ее руках оставались еще две маленькие девочки. Кате было не более 20 лет; она относилась к порученному делу с каким-то подчеркнутым старанием и преданностью.

Так вот, с бытового устройства, с кратких ознакомительных бесед в отделах штаба и началась моя служба в округе. Я понимал, что главное теперь — активное знакомство с войсками. Без учета действительности, без твердого и точного знания истинного положения дел ни о каких советах не могло быть и речи.

Можете представить, сколько раз в те трудные дни приходилось мысленно обращаться ко всему прочитанному и слышанному о работе в Китае наших первых советников. Что основное в ней? Практическая деятельность непосредственно в полках, соединениях и учреждениях. Советник должен глубже изучить состояние частей, близко познакомиться с комсоставом, с солдатской массой. Он лично участвует в боевой подготовке подразделений, [46] в выработке различных инструкций; если понадобится, может выступить с лекцией, организовать показательное занятие. Под этими строчками в моем блокноте стояла фамилия генерал-лейтенанта Александра Ивановича Черепанова, много потрудившегося когда-то в этих краях. А вот эти слова принадлежат Василию Константиновичу Блюхеру. Обращаясь к советникам, он говорил:

— Вы должны показать свое военное искусство и революционный пафос... Ваши советы не должны оставаться только советами, их нужно умело претворять в жизнь.

И еще:

— Помните, что еще неизвестно, будет ли признаваться нашей заслугой успех выигранного при участии советника боя, а вот каждый проигранный даже не по вине советника бой непременно будет ставиться ему в вину. Мы должны быть всегда в курсе общего положения дел и с должной настойчивостью убеждать генералов принимать наши советы. Это не значит, что нужно подменять командира. Мы должны его растить, учить, но учить в походе, в бою. И, естественно, учить только на положительных примерах.

Как известно, твердость советников в основных вопросах оперативной и военно-политической подготовки всячески поощрялась Блюхером.

Читал я свои московские записи, и волна неподдельной признательности первым советникам, первым патриотам-интернационалистам переполняла душу.

Не откладывая дела в долгий ящик, мы прежде всего решили изучить в общих чертах размещение, структуру и состав войск округа. Задачу эту, как нам представлялось, можно было решить с помощью переводчиков через начальников соответствующих управлений и отделов штаба.

В ту пору Китай в административно-хозяйственном отношении делился на шесть крупных частей (районов) и два автономных района. В состав каждой такой части входило несколько провинций. Все эти части и провинции именовались обычно с учетом стран света.

Одной из основных частей, развитых в экономическом отношении, был Северо-Восточный Китай (Дунбэй), который занимал значительную часть бывшей Маньчжурии. Его административным центром был Мукден (Шэньян).

Северный Китай (Хуабэй), где находились мы, простирался [47] между Великой Китайской стеной и устьем реки Хуанхэ, выходил к заливу Бохай. Из больших городов здесь находятся Пекин и Тяньцзинь.

Восточный Китай (Хуадун) был расположен южнее. Он включал земли, тяготевшие к берегам Желтого и Восточно-Китайского морей, с центром в Нанкине. В этом районе — крупнейший промышленный центр страны Шанхай.

Центрально-Южный Китай (Чжуннань) занимал обширные пространства от реки Хуанхэ до Южно-Китайского моря с центром в Кантоне (Гуанчжоу).

Юго-Западный Китай (Синань) включал в себя территорию, прилегавшую к верхнему течению реки Янцзы, и южные возвышенные плоскогорья вплоть до границ Вьетнама, Бирмы и Индии. Административным центром этого района был Чунцин.

Северо-Западный Китай (Сибэй) охватывал огромную территорию Центральной Азии с ее пустынями от изгиба реки Хуанхэ до границ МНР и среднеазиатских советских республик. Основными экономическими центрами в этом районе были города Сиань, Ланьчжоу и Дихуа (Урумчи).

Автономным районом был Тибет — гигантское высокогорное пустынное плоскогорье, образованное главным образом хребтами Гималаев, Каракорума, Гандисышаня и Куньлуня. На границе Тибета с Индией и Непалом находятся высочайшие в мире вершины: Джомолунгма (8848 м), Гозинтаи (8820 м), Дансанг (8611 м), Камет (7756 м), Терам-Кангри (7471 м) и др. Всего на Тибетском нагорье насчитывается примерно 50—60 вершин высотой более 7 тысяч метров. Административный и экономический центр области — город Лхаса с его величественным дворцом Потала — бывшей резиденцией далай-ламы. По своей культуре и языку тибетцы сильно отличаются от китайцев. Они имеют свои национальные особенности, свою историю, свои традиции, опыт самостоятельного государственного существования. Тибет был завоеван маньчжурами лишь в конце XVIII века. После этого он находился в зависимости от маньчжурских императоров.

Другим автономным районом являлась Внутренняя Монголия. В ее территорию включался Большой Хинган с предгорьями и бескрайние степи, простирающиеся на юго-запад до Северного Китая, на запад — до границ с Монгольской Народной Республикой и на север — до границ с Советским Союзом. [48]

Во всех частях и автономных районах имелись народные правительства или военно-административные комитеты, соответствующие комитеты КПК, а также управления военных округов первого разряда. Все они подчинялись Центральному народному правительству и осуществляли руководство государственными, партийными и военными органами провинций. Однако уже в 1952 году везде были учреждены военно-административные комитеты.

В провинциях руководящие органы создавались по такой же схеме. Из военных органов там были управления военных округов второго разряда, которые, в свою очередь, делились на военные районы. Границы военного округа первого разряда определялись территорией соответствующей части Китая. Во главе округа стояли: командующий, политический комиссар и начальник штаба. Им подчинялись все войска, расположенные на территории округа, военные округа второго разряда и гарнизоны особо крупных городов (города центрального подчинения).

Верховным главнокомандующим всеми вооруженными силами Китая являлся глава государства — Председатель Китайской Народной Республики. Высшим органом военного управления был Народно-революционный военный совет. Непосредственное руководство вооруженными силами осуществлялось через Генеральный штаб, который одновременно выполнял и функции штаба сухопутных войск. Всеми вопросами, связанными с партийно-политической работой в вооруженных силах, занималось Главное политическое управление.

Северокитайский военный округ, где я работал, относился к округам первого разряда. В его состав входило пять провинций: Хэбэй, Шаньси, Чахар, Суйюань и Пинъюань и — на правах административных городов центрального подчинения — Пекин и Тяньцзинь. Общая территория округа составляла 720 тысяч квадратных километров с населением более 70 миллионов человек. Ресурсы его были огромными.

Немаловажную роль играл Северокитайский военный округ и в стратегическом отношении. События недалекого прошлого были наглядным тому подтверждением. По территории округа проходили с моря самые кратчайшие пути к таким крупным политическим и экономическим центрам, какими являлись Тяньцзинь и столица КНР — Пекин. Именно здесь, на просторах Северокитайской равнины, [49] многие годы не прекращалась борьба с иноземными захватчиками и гоминьдановскими контрреволюционными войсками. Как известно, завоевание Китая велось с моря, и поэтому все приморские военные округа имели для Китайской Народной Республики первостепенное значение.

Приморские районы и в экономическом развитии выгодно отличались от внутренних районов Китая. Здесь находилась основная часть фабрик и заводов, крупные порты и более плотная сеть путей сообщения. Северо-Восточный Китай и шесть прибрежных провинций давали три четверти всей промышленной продукции страны. Как-то в разговоре со мной один из офицеров штаба округа сравнивал свою страну с огромным мешком, на дне которого, то есть у моря, находятся основные ценности и богатства Китая. Он с волнением говорил, что теперь эти богатства будут обращены на пользу родному народу, родному государству. Эта уверенность покоилась не только на трудовом таланте китайского народа, не только на желании социалистических перемен, но и на дружбе с советскими людьми, на великом интернациональном стремлении СССР помочь во всем Китаю.

— Помните нашу поездку в Тяньцзинь, — продолжал этот китайский товарищ, — как с советского парохода сходили советские тракторы? Как портовые грузчики обнимали советских моряков? Они словно бы от всего Китая благодарили их!

И в Северном Китае, который занимал в промышленном производстве страны третье место, наиболее населенной и развитой в экономическом отношении была та часть территории, которая примыкала к морскому побережью. Здесь преобладали предприятия пищевой и текстильной промышленности. Особое значение представляла добыча каменного угля и железной руды, на базе которых действовали металлургические комбинаты Пекина и Тайюаня.

Когда я работал над этой частью воспоминаний, то снова стал раздумывать над словами китайского офицера из штаба округа. Советская помощь была действительно решающим фактором в переустройстве и обновлении Китая. Сотни эшелонов с советским оборудованием мчались по дорогам всех провинций; тысячи советских специалистов трудились в цехах заводов, модернизировали их, [50] стояли рядом с китайцами на многочисленных строительных площадках. Давно ли, кажется, видели мы в тяньцзиньском порту советские тракторы, и вот уже при содействии Советского Союза в Северном Китае налаживалось собственное тракторное производство. С помощью Советского Союза расширилась и реконструировалась вся промышленность, особенно машиностроение, в прошлом развитое очень слабо.

Важнейшую отрасль в Северном Китае представляло сельское хозяйство, в котором преобладало неполивное земледелие. Из продовольственных культур здесь возделывались озимая пшеница, чумиза, гаолян и кукуруза, а из технических — хлопчатник, табак, арахис. Однако урожаи всех этих культур были невысокие, так как многовековое возделывание почв без внесения удобрений привело к их истощению.

Положение трудового крестьянства и после проведения земельной реформы оставалось тяжелым. По словам работников Политуправления, надел земли на семью из пяти человек в среднем по Северному Китаю составлял 8 му, или половину гектара. За счет выращенного на этой делянке урожая крестьянин должен был кормить и одевать семью, сдавать часть продукции государству, платить налог и оставлять некоторую часть зерна на семена.

Меня и моих товарищей восхищали трудолюбив и старательность китайских крестьян. С рассвета и до темноты возились они на полях, проливая не семь, а все двенадцать потов. Вместе с родителями трудились и дети, полураздетые и вечно голодные. С маленькими лопаточками они бегали по дорогам, по улицам, чтобы успеть первыми захватить кучку конского навоза. Все шло на удобрение земли: и навоз, и всевозможные отбросы домашнего быта. В Пекине, например, почти у каждой лошади можно было приметить подвязанный мешочек для сбора навоза, который затем продавался в деревне.

В этом районе крестьяне занимались и животноводством, хотя возможности разведения скота из-за скудной кормовой базы были крайне ограниченными. Здесь нет лугов, сенокосов и хороших пастбищ. Все удобные земли заняты посевами. Даже в армии лошадей кормили не сеном, а измельченными и пропаренными стеблями кукурузы и гаоляна, что нередко приводило к гибели животных. Самыми неприхотливыми и подходящими для крестьянских [51] работ животными были ослы и мулы: на них пахали, возили грузы, качали воду на поля.

Коровы также использовались для полевых работ. Как-то, будучи на тактическом занятии, мы встретили на пашне двух крестьян, погонявших небольшую коровенку, впряженную в самодельный деревянный плуг, похожий на нашу русскую соху. Нам захотелось поговорить с ними. Крестьяне рассказали, что коровой на паях владели четыре соседа, с ее помощью они по очереди обрабатывали свои поля. Само собой разумеется, доить ее, измученную и задерганную, не было смысла.

После этого стало ясно, почему в Китае мало молочных продуктов. Лишь больному ребенку родные могут купить стакан молока. Редко видели крестьяне и мясо. В северокитайской деревне, кроме небольших по размерам черных свиней, пробавлявшихся подножным кормом и бегавших по задворкам вместе с собаками, никакой другой живности не было видно. Правда, домашнее птицеводство распространено широко. Не случайно такой продукт, как яичный порошок, составлял немалую статью экспорта.

Конечно, состояние сельского хозяйства не всюду было одинаковым. Например, в южных районах Китая наделы земли в несколько раз меньше, но природные условия более благоприятные. Там с одной и той же площади, как правило, собирали в течение года по три урожая: один раз — пшеницу и два — рис. В Северо-Восточном Китае, наоборот, земли у крестьян было больше, но климатические условия более суровы.

Рассказ о крестьянстве, составлявшем основу китайской армии, был бы неполным, если бы я обошел молчанием аграрную реформу. Она проходила на наших глазах. Согласно закону о земельной реформе, земля помещиков и монастырей подлежала конфискации. Земли кулаков не изымались, если они обрабатывали ее сами или с помощью наемной силы. Земля и имущество середняков оставались неприкосновенными. Конфискованные земли и имущество распределялись по едокам среди малоземельных и безземельных крестьян. Больше всего выиграли от аграрной реформы бедняки и батраки, увеличилось число середняцких хозяйств.

Проведение аграрных преобразований сопровождалось кооперированием крестьянства. В деревне появлялись [52] первые группы взаимопомощи, а затем и производственные кооперативы. Кстати, на эту тему и в армейской среде велись горячие споры. Не проходило ни одной дружеской беседы с китайскими офицерами без того, чтобы они не задавали вопросы, как, мол, создавались у вас в Советском Союзе колхозы и совхозы, как показали они себя в годы тягчайших испытаний — в только что закончившуюся войну с Гитлером. Но вернемся к военной теме нашего повествования. Рассмотрим, что же из себя представляло командование Северокитайского военного округа.

Округом командовал считавшийся крупным военно-политическим работником Не Жунчжэнь. Однако на месте он бывал редко, так как являлся одновременно и заместителем начальника Генерального штаба НОА Китая.

Родился Не Жунчжэнь в 1899 году в семье помещика на юго-западе страны в провинции Сычуань, окончил сельскую, а затем среднюю школу в городе Чунцине. В 1919 году, когда ему было 20 лет, он уехал во Францию и учился там в одном из университетов на инженерном факультете. Затем изучал естественные науки в Бельгии, где в 1922 году вступил в Социалистический союз молодежи. В 1923 году Не Жунчжэнь вступил в Коммунистическую партию Китая, а через год возвратился на родину и стал секретарем политотдела военной школы Вампу, находившейся на юге страны. В 1926 году принимал личное участие в Северном походе.

В 1931 году Не Жунчжэнь был назначен заместителем начальника Главного политического управления Красной армии, а в 1932 году — политическим комиссаром корпуса, которым в ту пору командовал Линь Бяо. В этом корпусе служил он в течение трех лет. В последующие десять лет, вплоть до 1946 года, Не Жунчжэнь, занимая [53] ряд высоких постов в армии, принимал участие во многих боевых операциях в различных районах Китая. В 1945 году на VII съезде КПК он был избран членом ЦК. В 1948 году Не Жунчжэпь стал командующим Северокитайским военным округом и одновременно был избран вторым секретарем Северокитайского бюро КПК. В 1949 году он становится командующим войсками Пекин-Тяньцзиньского гарнизона, затем мэром города Пекина и членом правления Общества китайско-советской дружбы.

В октябре 1949 года его по совместительству назначили заместителем начальника Генерального штаба, но в связи с болезнью самого начальника Не Жунчжэнь исполнял его обязанности. В этой роли он принимал активное участие в подготовке и отправке китайских добровольцев в Корею, а также занимался вопросами создания китайских военно-воздушных сил и других специальных и технических частей и соединений. В последующем ему было присвоено звание маршала. Позднее он возглавлял Государственный комитет по науке и технике, занимавшийся разработкой проблем ракетно-ядерного оружия. Как уже говорилось, он был избран членом ЦК в 1945 году на VII партийном съезде, а затем на VIII, IX и X съездах. На XI съезде КПК в 1977 году снова введен в состав ЦК и Политбюро, был заместителем председателя Постоянного комитета Всекитайского собрания народных представителей.

За время пребывания в Китае мне довелось встречаться с Не Жунчжэнем не более трех-четырех раз. Это был умный военный руководитель, выделявшийся среди других китайских начальников. Среднего роста, немного располневший, он держался с достоинством, разговаривал с собеседником спокойно, не торопясь и не повышая голоса. Занимая одновременно несколько крупных должностей, Не Жунчжэнь, как я уже отмечал, работал главным образом в Генеральном штабе. Вся текущая работа в округе ложилась на плечи начальника штаба, который изредка ездил к нему с докладами.

Второй по значению фигурой в округе считался политический комиссар. Эту должность в ту пору занимал Бо Ибо, являвшийся одновременно и министром финансов КНР. В округе он тоже бывал нечасто. Обычно мы встречались с ним по торжественным дням. Работа [54] в министерстве финансов считалась для него основной. Бо Ибо был невысокого роста, отличался спокойным и простым обращением с людьми. В 43 года он выглядел гораздо старше своих лет, был весь седой. Родился Бо Ибо в 1907 году в провинции Шаньси. В КПК вступил в 1926 году, и вся его последующая служебная деятельность была связана с партийно-политической работой. Уже в 1937 году он был политическим комиссаром военного округа. В 1941 году его избрали заместителем председателя народного правительства Освобожденного района четырех провинций (Шаньси, Хэбэй, Шаньдун, Хэнань). На VII съезде КПК Бо Ибо вошел в ЦК КПК. В последующие два года он являлся первым заместителем Председателя народного правительства Северного Китая. Комиссаром округа был назначен в 1948 году и занимал эту должность несколько лет.

В 1966 году в период «культурной революции» Бо Ибо подвергся резкой критике, был объявлен «главарем буржуазной реакционной линии в области промышленности и транспорта», снят со всех постов и репрессирован. Реабилитирован лишь в конце 1978 года.

Вспоминая Бо Ибо, я непременно нахожу запись в своем дневнике, относящуюся к 15 февраля 1953 года. Накануне было собрание по случаю третьей годовщины подписания Договора о дружбе, союзе и взаимной помощи между СССР и КНР. Бо Ибо выступал на нем с докладом. Вот его слова, запомнившиеся мне: «Помощь, оказываемая нам советскими специалистами, является весьма разнообразной, и каждое мероприятие в нашей экономической жизни осуществляется с помощью их передового технического руководства. Невозможно подсчитать все выгоды, полученные нашей страной в результате их помощи. Если бы не бескорыстная помощь советских специалистов, то нам было бы очень трудно добиться тех огромных успехов в восстановлении и реконструкции народного хозяйства нашей страны, которых мы достигли за истекшие три года, начиная с залечивания ран, нанесенных войной, и кончая коренным улучшением финансово-экономического положения и созданием различных условий, необходимых для осуществления первого пятилетнего плана строительства».

Третьим представителем командования округа был начальник штаба Тан Яньцзе. Ровесник и земляк [55] Бо Ибо, он с 17 лет ушел в Красную армию. Военное образование получил в Советском Союзе в 1927 — 1928 годах. Немного понимал по-русски. В Коммунистическую партию Китая вступил в 1930 году. Имел большой опыт борьбы с гоминьдановскими войсками. Весной 1937 года был начальником штаба бригады, входившей в дивизию, которой командовал Линь Бяо. В 1940 году Тан Яньцзе стал начальником штаба колонны 18-го корпуса, а затем начальником штаба Хэбэй-Шаньсн-Чахарского военного района, которым командовал Не Жунчжэнь. Осенью 1947 года Тан Яньцзе перевели в войска, находившиеся под командованием Ян Чэнъу, — с ними он участвовал в боях под Шицзячжуаном и Чжанцзякоу (Калган).

В феврале 1949 года не без инициативы Не Жунчжэня, командующего Северокитайским округом, Тан Яньцзе назначили к нему начальником штаба. В 1950 году он по совместительству возглавил штаб Пекин-Тяньцзиньского гарнизона, которым, как уже говорилось, тоже командовал Не Жунчжэнь.

Фактически Тан Яньцзе приходилось нести основную нагрузку по руководству войсками округа. Создавалось впечатление, что округом командует он. Стройный и подтянутый, выше среднего роста, он всегда отличался энергией и решительностью. К нашим советам на первых порах относился осторожно. При встречах в штабе и в совместных поездках Тан Яньцзе был активным собеседником. Однако о своем пребывании в Советском Союзе распространяться не любил. Где он учился и что изучал, я так и не узнал. Лишь однажды в командировке он вспомнил поездку из Москвы в Ленинград и посещение Петергофа.

Тан Яньцзе жил в отдельном, огороженном стеной и охраняемом солдатами доме. Он был женат на вдове гоминьдановского офицера. Она носила военную форму и работала врачом в санчасти штаба округа. Детей у них не было. Мать Тан Яньцзе жила с ними. Его младший брат, ранее служивший офицером в гоминьдановской армии, работал под Пекином на одном из военных аэродромов. В 1952 году Тан Яньцзе командировали на учебу в Нанкинскую военную академию, и больше мы с ним не встречались. Мои друзья, возвращаясь из Китая, рассказывали, что в сентябре 1955 года ему присвоили звание генерал-лейтенанта; с 1956 по 1962 год он был начальником [56] учебного отдела Нанкинской военной академии; в 1963 году — заместителем начальника этой академии. В первой половине 1967 года Тан Яньцзе подвергся резкой критике, потерял все посты и был репрессирован.

Особую роль в руководстве войсками занимало Политическое управление округа, которому подчинялись управление кадров, прокуратура, трибунал и органы госбезопасности. Сосредоточение всех указанных функций в одних руках представляло весьма ощутимую политическую силу, от которой зависела судьба любого военнослужащего в округе. Начальником Политуправления был Чжу Лянцай, имевший большой опыт войны. Военное образование он получил в Янаньской академии. В 1928 году вместе с Чжу Дэ и Чэнь И участвовал в Хунаньском восстании. Еще до того как возглавить Политуправление округа, он накопил большой опыт политработы: в политотделе дивизии, корпуса, Хэбэй-Шаньси-Чахарском военном районе. В сентябре 1949 года, уже почти год являясь начальником Политуправления Северокитайского округа, был делегатом на первой сессии Народной политической консультативной конференции. Чжу Лянцай часто болел и в Политуправлении округа бывал редко. Основную часть работы выполнял его заместитель Чжан Цзысян, получивший хорошее общее и политическое образование. Так что необходимые контакты по вопросам политического характера нам чаще всего приходилось поддерживать с Чжан Цзысяном. Не раз он сопровождал нас и в поездках по гарнизонам.

— Какова судьба Чжу Лянцая? — спрашивают иногда товарищи, бывшие вместе со мной советниками в Северокитайском округе. Мне известно, что в сентябре 1955 года он получил звание генерал-полковника и два ордена за прежние боевые заслуги: «Орден 1 августа» 1-й степени, «Независимость и Свобода» 1-й степени. В последующие годы был политическим комиссаром Пекинского военного округа и одновременно членом коллегии Верховной народной прокуратуры.

Наряду с командованием войск немаловажную роль играли комитеты КПК, которые рассматривали и обсуждали все основные вопросы жизни войск, прежде чем принимались окончательные решения. Такие партийные комитеты действовали от полка и выше во всех войсках. Роль их всячески превозносилась. В некоторых случаях [57] они могли высказываться и против уже принятых командованием решений, как это было, например, в одном из пехотных полков, где мне приходилось бывать по службе. Там начали строить линию связи, не посоветовавшись заранее с парткомом. По его настоянию строительство пришлось прекратить, чем был нанесен немалый ущерб боевой готовности воинской части.

Войска Северокитайского военного округа, как и всей армии Китая, состояли главным образом из пехотных частей и соединений.

Представить их облик, характер, выучку нельзя, не заглянув в прошлое, в недавнюю историю. Памятной датой, которая считается днем создания НОА, является 1 августа 1927 года. В этот день 30 тысяч революционно настроенных солдат и офицеров под руководством коммунистов подняли в городе Наньчане восстание против чанкайшистского режима. Восставшие части и подразделения составили первичную базу китайской Красной армии. В Пекине в местных журналах и газетах я читал, что к 1931 году численность китайской Красной армии достигла 300 тысяч человек. С 1930 по 1933 год гоминьдановцы четыре раза атаковали освобожденные районы, но их натиск был отражен. Через год чанкайшисты предприняли новый, пятый по счету «антикоммунистический поход», — Красная армия, понеся большие потери, вынуждена была совершить длительный переход на Северо-Запад, о чем в нашей, советской литературе можно найти немало страниц, полных пролетарского сочувствия к революционным бойцам Китая и веры в их конечную победу. В итоге Великого похода численность коммунистических войск сократилась примерно в 7—8 раз.

В 1937 году, как известно, Япония напала на Китай. Чан Кайши под воздействием патриотических сил был вынужден прекратить гражданскую войну и создать единый антияпонский фронт. Части Красной армии, состоявшие из трех дивизий общим количеством 30 тысяч солдат и офицеров, были преобразованы в 8-ю армию. Почти одновременно в Центральном Китае из разрозненных партизанских отрядов создалась Новая 4-я армия, активно действовавшая в тылу японских захватчиков.

Как отмечается в литературе, в 1937—1945 гг. 8-я и Новая 4-я армия наносили японцам ощутимые удары. К концу войны с Японией эти армии имели 1,3 миллиона [58] человек. Тесно связанные с народом, при поддержке Советского Союза, они сковали почти две трети всех вражеских войск, намеревавшихся закабалить Китай. Можно себе представить, насколько их боевые действия были бы значительнее, если бы не измена Мао Цзэдуна. Изображая себя друзьями Советского Союза, Мао и его националистическая группа, пробравшаяся к руководству КПК и армией, на деле проводили глубоко скрытую антисоветскую политику, всячески препятствовали развертыванию боевой инициативы, отвлекали китайских коммунистов от борьбы против японских захватчиков. Тот, кто изучал историю тех лет, не мог не отметить, что в 1943 году почти полностью прекратились боевые действия против Японии. И это произошло в тяжкие дни, в разгар гигантского натиска Гитлера против Советского Союза. Один из офицеров штаба округа говорил мне:

— Ныне, когда мы знаем, какое упорное сопротивление оказывали вы фашистам, как вашим дальневосточным рубежам угрожала Япония, бывшая с Германией в одной упряжке, мне кажется не совсем правильным наше поведение в сорок втором и сорок третьем годах. Наши удары по Японии, если бы они продолжались, неизбежно отозвались на главаре всей этой подлой оси Берлин — Рим — Токио.

Несколько позже за чашкой зеленовато-желтого ароматного чая, словно бы продолжая наш прежний разговор, он добавил:

— Я никогда не был в вашей стране, не видел вашего народа, но вы велики не только территорией, населением — душой велики, духом солидарности велики, пролетарским пониманием долга! Когда в сорок пятом пришла ваша доблестная армия и в считанные дни расправилась с Квантунским драконом, весь Китай впервые вздохнул свободно. Наши женщины протягивали вашим солдатам детей — самое дорогое, что имели, чтобы дети поближе увидели их, своих освободителей, чтобы знали, кому обязаны счастьем! Наши старики проходили десятки километров, чтобы оказаться на магистральных дорогах, низко поклониться бойцам Ленина, пожать им, если удастся, руку... А ваши солдаты, измученные длительным маршем, напряженными схватками с коварным врагом, вместо того чтобы передохнуть на привале, возились, как со своими маленькими братьями, с китайскими детишками, [59] дарили им немудрящие солдатские подарки, говорили что-то светлое и родное.

Действительно, приход Советской Армии увеличил силы китайского народа, обеспечил ему возможность окончательной победы. Войска патриотов получили обеспеченный Советской Армией прочный и дружественный тыл. Именно после этого они провели в 1946—1949 годах четыре крупные операции против гоминьдановцев и полностью их разгромили. Коммунисты создали в ряде провинций обширные Освобожденные районы и успешно развернули борьбу за освобождение всей страны. Освобожденные районы с первых дней своего существования стали получать всестороннюю помощь и поддержку Советского Союза. Это, естественно, сыграло решающую роль в укреплении Объединенной демократической армии (ОДА) — так назывались в то время вооруженные силы КПК в Маньчжурии. Эта армия была оснащена оружием Квантунской армии, захваченным в качестве трофеев советскими войсками. Небезынтересно вспомнить, что трофеи только двух из трех действовавших на Востоке фронтов Советской Армии включали более 3700 орудий, минометов, гранатометов, 600 танков, 861 самолет, свыше 12 000 пулеметов, 680 различных складов, а также корабли Сунгарийской речной военной флотилии.

Именно в этих благоприятнейших условиях Народно-освободительная армия (так она стала называться в 1946 году) смогла за три с половиной года разгромить чанкайшистские войска, освободить почти всю страну, за исключением острова Тайвань и нескольких прибрежных островов, и создать необходимые предпосылки для образования Китайской Народной Республики.

Вполне понятно, что создать регулярную армию своими силами только что победивший Китай не имел возможности. В решении этой задачи огромное значение имел Договор о дружбе, союзе и взаимопомощи между СССР и КНР, заключенный в начале 1950 года. Вместе с оборудованием и технической документацией для промышленности из Советского Союза в Китайскую Народную Республику стали поступать вооружение, боевая техника и военные материалы. С помощью советских военных специалистов создавались военно-учебные заведения по подготовке офицерских кадров. Значительное количество китайского командного состава было направлено на [60] учебу в Советский Союз. Большие группы офицеров НОА не раз присутствовали на войсковых командно-штабных учениях, проводившихся в нашей стране.

Одновременно шел процесс реорганизации и оснащения армии современным вооружением. С помощью Советского Союза китайская армия превращалась из партизанской в относительно современную. Наряду с сухопутными войсками в ней появились военно-воздушные и военно-морские силы, а также войска противовоздушной обороны.

Особенно большое развитие получали сухопутные войска, в составе которых создавались бронетанковые, артиллерийские, зенитно-артиллерийские, истребительно-противотанковые, инженерные, химические, связи и другие соединения и части. В результате этой перестройки в Китае создавалась настоящая регулярная армия. Однако комплектование ее продолжало оставаться добровольным.

Помимо регулярных войск существовали и формирования так называемого народного ополчения, которые рассматривались китайскими руководителями в качестве основного резерва вооруженных сил страны. По сути дела, уже тогда лозунг «Весь народ — солдаты» претворялся в жизнь. Ополчение состояло из формирований первого и второго эшелонов: в первый набирали солдат в возрасте 18—25 лет, во второй — 26—50 лет. Существовали, кромо того, и «тыловые резервы» из подростков до 18 лет и мужчин старше 50. Все они были сведены в дивизии, полки, батальоны, роты, взводы и отделения.

Само собой разумеется, все сказанное о НОА имело самое непосредственное отношение и к войскам Северокитайского военного округа, которые к началу 1951 года решали несколько различных задач. Этими задачами как раз и определялись состав, дислокация и последовательность перевооружения войск. Армия по-китайски называлась «цзюнь». Группа армий включала в себя две-три армии и называлась «бин туань». Предложения наших товарищей из аппарата главного военного советника называть армию корпусом, которым по существу она и являлась, а группу армий — армией как будто бы в Генеральном штабе НОА возражений не встречали. И даже Народно-революционным военным советом было принято соответствующее решение. На практике китайцы своих названий армии и группы армий тогда не меняли. Поэтому в книге я и пользуюсь старой терминологией. [61]

新用户注册返回首页
首页上一页下一页尾页页次1/1 转到第页